Как бы то ни было, Альфреду Нобелю предстоял самый тяжелый, самый унизительный процесс о патенте, который растянется на долгих пять лет.
Ситуация привела Альфреда в состояние глубокой подавленности. Утешения он искал в научно-фантастическом романе американца Эдварда Беллами «Взгляд назад» (1888). Действие происходило в будущем, более чем через сто лет. «Прочти Беллами! – писал Альфред Эмануэлю в Санкт-Петербург. – Тогда ты увидишь, что в 2000 году нет ни денег, ни горестей, и все двуногие твари спят на ложе из роз»23.
Однако Альфред Нобель был человеком закаленным. Он обладал почти сверхъестественной способностью подниматься снова и снова и находить опору под ногами, несмотря на все невзгоды и невероятные предательства. Само собой, этому немало способствовал тот факт, что он стал теперь одним из богатейших людей Европы. Кроме того, его сарказм служил ему эффективной броней, защищающей от мира. Но в глубине души наш герой был очень раним. И сильно переживал.
Складывая пазл из сотен тысяч кусочков, которые все вместе образуют жизнь Альфреда Нобеля, невозможно не заметить: двойной удар, который он получил весной и летом 1890 года, стал для него поворотным моментом. Не в том смысле, что он сорвался и сдался, напротив. Но, похоже, именно тогда он принял решение не откладывать ничего в долгий ящик. Никакой «золотой век», свободный от забот, никогда не наступит. Если он хочет достичь своей цели, нельзя терять присутствия духа из-за гнусных свар и политических интриг. Нет, он должен взять в свои руки власть над своим временем и своими деньгами, причем немедленно. Альфред мечтал что-то всерьез изменить, стать тем, о ком будут вспоминать как о человеке, принесшем пользу человечеству. Свое состояние и свой ум он решил посвятить науке.
Одной из его первых инициатив стало что-то вроде программного заявления. Это было письмо, написанное в июле 1890 года и адресованное другу и врачу, которого Альфред Нобель ранее пытался заинтересовать научным сотрудничеством в области исследования туберкулеза. Этого человека звали Аксель Винклер, он работал курортным врачом в Бадгастайне, к тому же был сыном одного из братьев Винклер, с которыми Альфред сотрудничал в Гамбурге двадцатью пятью годами ранее. Вот что писал ему Альфред Нобель:
Есть ли у Вас большой запас времени и прельщают ли Вас исследования чисто научной направленности в области физиологии или же медицины? Если да, то мы с Вами, возможно, могли бы создать небольшую «Ассоциацию». Сегодня медицина и химия настолько идут рука об руку, что медики и химики должны бы заниматься общими задачами. К этому следует добавить, что лично я очень интересуюсь физиологией и бактериологией, и надеюсь предложить кое-какие инновации, хотя и не являюсь профессионалом. <…> Я располагаю средствами, а в моих глазах деньги, помимо того, что необходимо для обеспечения независимого существования, имеют ценность лишь тогда, когда тратятся с пользой, облегчая труд исследователя24.
Д-р Аксель Винклер и его жена обычно получали от Альфреда Нобеля дорогостоящие рождественские подарки. Должно быть, ему ужасно не хотелось разочаровывать того, кого он называл «благодетелем моим и моего отца». Однако он не считал себя достойным той масштабной научной задачи, которую замыслил Альфред Нобель. Правда, он окончил университет, но в бактериологии и физиологии вовсе не разбирался. Он мог бы помочь в сборе литературы, писал он в ответном письме, но не более того25.
Тем временем Альфред отправился в Стокгольм, чтобы осуществить свои намерения относительно благотворительности из фонда, созданного из средств, доставшихся ему в наследство от матери, Андриетты. Он намеревался выделить 100 000 крон (6 млн на сегодняшний день): половину новой детской больнице Samariten и половину Каролинскому институту «для стипендий и помощи экспериментальному медицинскому или, вернее, физиологическому отделению, работой которого я сильно интересуюсь». В письме Роберту он объясняет почему. Надо вкладывать средства в физиологию, «ибо лучше предотвратить болезнь, чем лечить ее»26.
* * *
В Стокгольме Альфреда Нобеля застала неожиданная печальная весть из Парижа. Коллеги рассказывали, что накануне Поль Барб чувствовал себя хорошо. В главной конторе динамитной компании на рю д’Омоль он появился около половины четвертого, как всегда, с почтой в руке. Внезапно он тяжело опустился в кресло, пожаловался на плохое самочувствие и попросил стакан воды, который выплеснул себе на лицо. Сотрудники побежали за врачом, но, когда они вернулись, Барб уже впал в беспамятство. Ни компрессы, ни кровопускание не помогли.
Вечером 29 июля 1890 года Поль Барб скончался в возрасте пятидесяти четырех лет.
«Месье Барб умер так, как всегда хотел жить, в работе», – заявил спикер во время гражданской панихиды в Национальном собрании. «Свечу своей жизни он сжигал со всех сторон», – написал Альфред Роберту, когда новость достигла его в Стокгольме.
Альфред не успел вернуться в Париж, чтобы принять участие в роскошных похоронах, проходивших в церкви Нотр-Дам-де-Лоретт с участием министров и военных, с духовым оркестром, траурными флагами и слезами. Гора венков. Затем пятьсот человек собрались проводить гроб с телом Барба на кладбище Пер-Лашез, а прохожие на тротуарах кланялись в знак уважения. Среди собравшихся шныряли и агенты тайной полиции. «Никаких инцидентов зарегистрировано не было», – записали потом в полицейском рапорте27.
Несколько дней спустя в газетах выступило потрясенное случившимся руководство компании. Заседавшее в правлении трио: Жильбер ле Гюэ, Альфред Наке и Жео Виан – взяли на себя ответственность за будущее динамитной компании. Все они считались исключительно респектабельными французскими гражданами. Жильбер ле Гюэ и Альфред Наке были сенаторами. Жео Виана вскоре избрали в Национальное собрание на место Барба. Альфред Нобель остался в правлении, однако и на этот раз отказался от поста исполнительного директора в Société Centrale de Dynamite. В свое время они с Барбом договорились, что Альфред сосредоточит свое внимание на другом, британско-немецком тресте, пусть так и будет. Однако он пообещал французам, что они и в дальнейшем могут рассчитывать на его помощь, если дело того потребует28.
Ле Гюэ, Наке и Виан имели все шансы войти в историю как верные мушкетеры главного персонажа – Альфреда Нобеля. Уважительный тон писем Альфреда указывает на то, что он на это рассчитывал.
* * *
Четверо детей Роберта, как и ожидалось, пришли в восторг, узнав о подарке Альфреда. Дядюшка решил вопрос весьма изящно. Племянники получили по векселю на 20 000 крон (примерно 1,3 млн на сегодняшний день), средства, которые они якобы одолжили лично Альфреду под шестипроцентную годовую ренту. Это означало 1200 крон в год, сумма превышала на тот момент годовую зарплату заводского рабочего. То и дело Альфред «округлял» ренту в сторону увеличения, порой более чем вдвое29.
Дядюшка Альфред придумал и еще кое-что. Он взял на себя особую заботу о племянниках и племянницах, особенно о дочери Роберта Ингеборг, отличавшейся слабым здоровьем и «нервами». Открыв свой дом для всех взрослых племянников, он в последующие годы заменял им отца. Они по очереди переезжали к нему в Париж, «совершали променады» по городу, катались на «дядюшкиных норовистых лошадях» и пытались выучить французский. В ту осень Альфред помогал Людвигу, только что окончившему Высшую техническую школу, поступить на курс по химии в Цюрихе. И Яльмар, и Людвиг со временем будут периодически работать у Альфреда, а Ингеборг он оплатил долгосрочное лечение на курорте в Аркашоне. Альфред продолжал делать им дорогие подарки, как, например, золотые часы, которые он подарил Людвигу перед началом учебы в Цюрихе30.
