Возражения родственников не помешали тому, что опись имущества была сдана в окружной суд Карлскуги и зарегистрирована. Однако их протест стал самостоятельной новостью, которая разлетелась по стране и вскоре стала известна за пределами Швеции. В своем замке Харманнсдорф Берта фон Зутнер с волнением следила за всем, что происходило с благородным начинанием ее друга Альфреда. Услышав о возражениях родственников против завещания, она начала опасаться, что все пропало. «Это убийственно. Я прекрасно знаю, что Нобель, будучи моим другом, желал дать мне премию. Если бы только он выразился поточнее», – писала она в своем дневнике в декабре 1897 года25.
На этом испытания Рагнара Сульмана не закончились. В Австрии зашевелилась Софи Хесс, которой уже перевалило за сорок и которая после развода осталась одна с малолетним ребенком. По-прежнему находясь под опекой, она продолжала делать большие долги, с которыми потом пыталась расплатиться, закладывая украшения. В конце 1897 года, перед самым Новым годом, душеприказчики Альфреда Нобеля получили письмо от адвоката, к которому она обратилась. У Софи имелись претензии. Судя по письму, она могла доказать, что Альфред Нобель признавал ее своей женой во время их отношений, продолжавшихся восемнадцать лет. Она готова передать дело на рассмотрение в суд, если душеприказчики не захотят уладить все полюбовно.
Софи Хесс упомянула, что владеет большой коллекцией писем от Альфреда Нобеля. Сейчас ее экономическая ситуация такова, что она будет вынуждена продать право на их публикацию.
Эта угроза вызывала серьезные опасения. Что там, в этих письмах? Рагнар Сульман не мог не реагировать. Он послал телеграмму в Санкт-Петербург Эмануэлю, единственному из семьи Нобель, с кем он мог спокойно общаться. Эмануэль ничуть не удивился. Ему тоже приходили письма с просьбами выслать деньги – как от самой Софи, так и от ее отца. Пока он не пошел им навстречу, но эта история с письмами заставила его увидеть все в ином свете. «Я не думаю, что письма, о которых идет речь, могут рассматриваться как любовные или каким-то образом скомпрометировать память Альфреда. Однако я боюсь, что они имеют парадоксальный характер», – писал он Рагнару.
Эмануэль предостерегал, что в письмах могут содержаться моменты сомнительные и щекотливые, что может выставить покойного Альфреда в нелепом свете. Его вывод: письма следует выкупить и уничтожить. «Русские называют того, кто распоряжается состоянием покойного, в буквальном переводе “душеприказчиком” – это слово имеет более широкое значение, которое возлагает на такового представителя обязанность заботиться и о репутации покойного», – рассуждал Эмануэль. Выкуп писем подпадал под это определение. Он дал понять, что русская ветвь семьи не будет иметь возражений против подобной сделки.
За письма Альфреда Нобеля Рагнар Сульман уплатил Софи Хесс 12 000 австрийских флоринов (примерно 1 млн крон на сегодняшние деньги). Запечатав письма, он спрятал их в архиве Нобелевского фонда26.
* * *
Юридическая волокита с различными обжалованиями затянулась. Только ближе к весне Верховный суд должен был окончательно решить, будет ли вопрос о завещании Альфреда Нобеля рассматриваться окружным судом Карлскуги. Ситуация выглядела обнадеживающе. Апелляционный суд сказал «да»27.
Тем временем Рагнар Сульман и Рудольф Лильеквист начали потихоньку готовиться к встрече с организациями, назначенными выбирать лауреатов премии. При внесении необходимых изменений в текст завещания представитель все еще упирающейся Академии наук присутствовал в качестве частного лица. Среди прочего договорились о том, что выражение Альфреда «в течение минувшего года» не следует трактовать буквально, а лишь как стремление поощрить самые свежие и лучшие достижения. Необходимо учитывать, что нередко проходит несколько лет, прежде чем удается оценить и доказать ценность того или иного научного открытия. Предложение, что премию можно разделить на две или три, также внесли в протокол уже на этом этапе28.
Душеприказчики успели провести четыре встречи, прежде чем шведские родственники ринулись в бой. Тяжба по поводу судов была всего лишь пробным шаром, констатировала пресса. Теперь же развернулось настоящее наступление родни на завещание Альфреда Нобеля.
В начале января 1898 года наследники Роберта Нобеля и чета Шёгрен подали заявление в суд против всех, имеющих хоть какое-либо отношение к юридическому действию, названному завещанием Альфреда Нобеля. Они утверждали, что документ, под которым Альфред поставил свою подпись, не выдерживает строгой проверки. Крупное пожертвование не имеет получателя, и нигде не сказано, кто будет распоряжаться имуществом после составления описи. В таком случае по закону все оставшееся после смерти Альфреда Нобеля имущество переходит к его ближайшим наследникам. Но, добавляли родственники, чтобы исключить кривотолки, они хотят прямо сейчас заявить: в их намерения не входит отменить Нобелевскую премию. Они решительно желают «воплотить в жизнь основную мысль завещания д-ра Нобеля».
Шведская ветвь семейства подала в суд на всех, кто играл какую-либо роль в деле о наследстве, не имея на то, по их мнению, законных оснований: душеприказчиков, премирующие организации, шведское государство и его королевское величество. На всякий случай заявление было подано и в Стокгольме, и в Карлскуге29.
Эмануэль Нобель находился в Стокгольме, когда до него дошла эта новость. На него оказывалось сильное давление, причем не только со стороны родственников: его убеждали поддержать заявление. Ему предстояло принять непростое решение. До отъезда из Петербурга он собрал младших единокровных братьев и сестер и объяснил, как он, их опекун, смотрит на дело: как неправильно, по его мнению, пытаться приостановить или ограничить исполнение последней воли дяди Альфреда. Но что скажут братья и сестры теперь, когда дело настолько обострилось? Они поддержали его позицию.
Поэтому в Стокгольме он пришел к Рагнару Сульману и оформил договоренность в письменном виде. В предварительном меморандуме Эмануэль предлагал свое дружеское сотрудничество в работе над завещанием в обмен на ответственную продажу акций нефтяной компании, которая гарантировала бы, что семья не утратит контроль над «БраНобель». Эмануэль участвовал также в двух подготовительных встречах с премирующими организациями. Там он предложил свое сотрудничество, однако подчеркнул, что никакие изменения или дополнения к завещанию не могут иметь место без согласия всех наследников, в том числе шведской ветви30.
Между тем давление на него продолжалось. В феврале Эмануэля Нобеля вызвали к королю Оскару II, который совершенно не понимал его позиции. В целом король не изменил своего отношения, а его раздражение по поводу роли Норвегии в премии мира еще усилилось после того, как стортинг выбрал в свой первый Нобелевский комитет ненавистного пропагандиста мира Бьёрнстьерне Бьёрнсона. Короля волновал исход дела. Неужели Эмануэль не понимает, что он как наиболее весомый представитель семейства Нобель имеет возможность остановить эту безумную идею о премиях, которая вызовет лишь разногласия?
«На вашего дядю повлияли всякие фанатики мира, в особенности женского пола», – заявил король, по свидетельству Эмануэля.
