Но разве это помогло? Из морского министерства – ни строчки.
Деньги буквально утекали из кассы компании Nobel & Söner, и вскоре дали о себе знать старые займы и закладные, в том числе бывшего партнера – Огарева. Положение становилось все более серьезным. В августе 1856-го Иммануил, Андриетта и их младший сын Эмиль отправились в Швецию, чтобы набраться сил в доме шурина и брата Людвига Альселя. Они пробыли там несколько недель, и Иммануил уже начал подумывать над тем, чтобы в крайнем случае заполнить дыры в семейном бюджете экспортом русских телячьих отбивных, индюшек, глухарей и куропаток.
В сентябре они вернулись домой, после на редкость тяжелого плавания в шторм через Балтийское море. Однако ситуация нисколько не улучшилась, наоборот. Компания Nobel & Söner обратилась в Министерство финансов за экстренной ссудой, однако получила лишь треть запрошенной суммы. Новых заказов не намечалось, а старые уже были выполнены. В октябре гигантский завод почти полностью простаивал. Одновременно до них дошли слухи, что правительство разместило большой заказ за границей.
Нобель изложил всю серьезность ситуации в письме в Военно-морское министерство. Нарушение обещаний, писал он, грозит семье Нобель полным разорением. Иммануил напомнил об обещаниях в брошюре, разосланной в начале войны. Без кредита и без обещанных заказов у расширенного по требованию правительства огромного завода стоимостью в 700 000 рублей оставался один выход: банкротство!
«Было бы естественно предполагать, что усилия по созданию одной совершенно новой отрасли были хотя бы вознаграждены привилегиями, соответствующими вложениям, – писал он с горечью и отчаянием в личном письме. – Сейчас завод несет убытки в размере 30 000 ежемесячно. <…> Скоро я буду вынужден уволить всех своих рабочих и продать предприятие за любую цену»31.
Иммануил испробовал все средства. Дважды обращался он к великому князю Константину, младшему брату Александра II, с просьбой поговорить с императором. Теперь требовался кредит на 300 000 рублей, чтобы Нобель мог справиться с ситуацией. Ответ великого князя был кратким: «По причине ни с чем не сравнимой благосклонности, оказанной ранее, я об этом просить не могу».
Отказ великого князя, похоже, затерялся в недрах бюрократической махины. Первого января 1857 года Иммануил Нобель все еще не получил ответа32. Взяв быка за рога, он написал, что обещание правительства о последующих заказах должно восприниматься как обязательство. Поэтому вопрос не в том, будут ли средства выплачены, а в том, когда и в каком объеме. «Я должен это знать, чтобы принять решение, продолжит завод жить или умрет», – писал он.
И вот пришел ответ. Военно-морское министерство заявило, что его претензии на особое отношение необоснованны, а брошюра, о которой он говорит, была послана не ему одному и что русское правительство никогда не обещало ничего иного, нежели закупать «самое лучшее и самое дешевое». Компания Nobel & Söner перестала быть лучшей и самой дешевой.
Однако в качестве жеста доброй воли министерство добавило: в 1853 году при объявлении войны Нобель все же первым откликнулся на призыв правительства. Если ему придется закрыть свой завод, министерство готово помочь и выкупить у него его инструменты. Они могут пригодиться другим поставщикам33.
Это послание поразило Иммануила Нобеля как удар грома и, как он позднее выразился, «чуть было не стоило мне остатка жизненных сил, которые во мне еще сохранились» Потрясение совершенно выбило его из колеи. Он впал в «полнейшую апатию», которая продолжалась три месяца34.
* * *
Выражаясь современным языком, можно сказать, что от переутомления и неприятностей у Иммануила Нобеля возникли выгорание и депрессия. Это так понятно, однако, как часто бывает, случилось очень не вовремя. В ситуации столь острого кризиса для спасения компании Nobel & Söner требовались незамедлительные действия.
Я размышляю над тем, о чем говорили и думали в семье. Как они вырвутся из западни, если главный человек в фирме сошел с дистанции? Совсем не в духе Нобелей было просто сдаться.
Намек на ответ нашелся в Военно-морском архиве Санкт-Петербурга в нескольких документах, касающихся переделки кованых решеток в Кронштадте. Иммануилу удалось собраться настолько, что он выписал доверенность на своего третьего сына Альфреда Нобеля. Она датирована 12 февраля 1857 года и написана по-русски:
Любезный сын мой, Альфред Эмануилович! По обширности дел моих уполномочиваю я Вас как во время отсутствия моего, так и пребывания здесь в С.-Петербурге управлять и распоряжаться всеми делами моими везде, где я сам на то законное право имею представлять, получать и переменять залоги и деньги, принимать казенные подряды и частные работы, заключать вместо меня условия и контракты как по казенным подрядам, так и с частными лицами, приобретать покупкою, равно как и другого рода сделками, движимое и недвижимое имущество везде, где Вам заблагорассудится, и продавать оное. Управлять моими заводами, если найдете нужным, то устраивать новые всякого рода фабрики и заводы, и действовать на оные вместо меня. Заемные письма и всякого рода обязательства от моего имени давать и на мое имя брать, совершать купчие крепости на мое имя и везде действовать и подписывать за меня под все вообще документы по всем торговым моим делам; назначать от себя поверенных, давать им доверенности и оные уничтожать, и вообще действовать по 1 число февраля 1858 года, как Вы для интереса моего сочтете полезным. Все же, что Вы от сего дня по вышеозначенное число законно учините, я признаю, как сделанное самим мною, и ни в чем спорить и прекословить не буду.
Остаюсь Вам доброжелательным
Ваш отец
С.-Петербургский 1-й гильдии купец Эмануил Нобель35.
Из документа явствует, что составить доверенность папе помогал Людвиг. В своих записях я вижу, что старшие братья той весной находились в отъезде. На практике это означает, что 23-летний Альфред Нобель стал связующим звеном, фактически генеральным директором фирмы в самый критический для семейного предприятия период. Какая невероятная ответственность легла на его юные плечи!
* * *
Людвиг Нобель видел, как тяготы подрывают здоровье брата. В конце концов он всерьез обеспокоился. Перед отъездом из Петербурга он написал Роберту, попросив его как можно скорее вернуться домой. «Альфред работает с перенапряжением, и это так подрывает его силы, что я начинаю испытывать за него серьезные опасения. Его старые хвори слишком часто дают о себе знать, и это очень его ослабляет, как и его желудок, который постоянно в расстройстве»36.
Задача Альфреда осложнялась еще и тем, что их отец постоянными нападками и обвинениями испортил отношения со всеми, с кем только мог. В министерствах стонали и вздыхали при упоминании его имени, устав от его бесконечных упреков. Один государственный чиновник заявил потом, что поведение и выражения Иммануила были такого рода, что министерство не могло «добровольно иметь с ним какие бы то ни было дела, не утратив достоинства»37.
