В отчаянии Альфред спрашивает у Роберта, не знает ли тот кого-нибудь, кто готов под высокий процент (Альфред использует бытовавшее тогда антисемитское слово «еврейский процент») одолжить ему 10 000 риксдалеров. Он также признается брату: он размышляет о том, чтобы выступить официально и «восстановить справедливость, обозначив вклад папы в изобретение», однако сомневается из боязни, что кредиторы отца поглотят все доходы.
Через некоторое время читать его письма становится просто больно. 32-летний Альфред буквально умоляет о признании, ждет, что из дома его с благодарностью похлопают по плечу и скажут с любовью: мы знаем, Альфред, ты делаешь все, что в твоих силах, и даже более того!
Спустя две недели приходит новое письмо мамы Андриетты Альфреду. «Ничего радостного сообщить не могу. Деньги заканчиваются, это мои последние сбережения, и потом нам остается лишь сосать лапу»17.
Наихудшее положение для того, чтобы встретить неожиданный удар. Тем не менее он последовал. Инженер-строитель из Стокгольма, Август Эмануэль Рюдберг, подал заявку на патент – он придумал новый способ взрывания нитроглицерина. Его идея заключалась в том, чтобы через вход в пробуравленное отверстие запустить снаряд в нитроглицериновую смесь.
Поначалу Альфред отмахнулся от этой новости. Конечно, это не более чем шутка, но «идея, однако же, нестандартная и вызывает у меня всяческое уважение», – великодушно писал он в письме. Он знал, что его патент покрывает практически все способы детонации нитроглицерина путем придания ему взрывного импульса. До этого момента Альфред использовал специальный капсюль-детонатор, однако в патенте он указал и другие возможные решения.
Он иронизировал по поводу нахальной попытки Рюдберга украсть его идею. «Что сказали бы люди, если бы я, “улучшив” пунктуацию в чужом романе, опубликовал бы его под своим именем и ради собственной корысти? Заслуживало бы такое всяческой похвалы?»18
Когда же Торговая коллегия вскоре после этого удовлетворила заявку Рюдберга, Альфред заговорил по-другому. Он оказался на распутье. До этого он решил не возвращаться в Швецию, пока не наладит продажу в Гамбурге. От него зависело будущее семьи и, как он сам это сформулировал, «откуда же мы возьмем денег на завтра, если их не обеспечат здешние дела?» Но как поступить теперь? Нужно срочно подавать в суд на Рюдберга за кражу патента.
Альфред получил по почте копию патента своего конкурента. Сравнив, он понял, что не разбирающийся в предмете судья очень легко может это пропустить. Его терзали сомнения. Остаться или поехать домой и защищать свой патент? По его оценке положения дел в Гамбурге, финансовые трудности семьи в ближайшие месяцы должны разрешиться, а тяжба о патенте все еще будет продолжаться. «Я очень хотел бы приехать домой, однако это невозможно: это привело бы нас всех к полному краху, а когда остаешься без гроша в кармане, никакая справедливость не помешает судье нанести тебе удар, а общественности – над тобой посмеяться».
Он считал, и ослу понятно, что он прав. Между тем интуиция подсказывала, что в Стокгольме все может случиться. Его переполняет гнев. «Если мы его [процесс] проиграем, это будет чудовищная несправедливость, возможная только в нашей дорогой Швеции, где адвокатов пора кормить сеном, а Торговой палате – почитать азбуку». Он посоветовал Роберту выбрать в качестве адвоката «мозги первого порядка».
Интуиция не подвела Альфреда. Процесс против Рюдберга будет продолжаться почти год и закончится для Нитроглицериновой компании Альфреда полным провалом. Возможно, удар смягчило то, что вскоре после этого Рюдберг обанкротился19. Как бы там ни было, этот эпизод оказался лишь первым предвестником того, что последовало далее.
* * *
В то лето Альфреда мучили не только неожиданные конкуренты, но еще и сильнейшие боли в левой половине головы. От стресса, как и от дополнительных испытаний, симптомы усиливались. О том, что острые головные боли уже известны как побочный эффект при работе с нитроглицерином, он, похоже, не задумывался.
Строго говоря, писал он, ему бы сейчас очень помогло лечение на курорте, однако на это нет ни времени, ни денег. Старикам же, напротив, эта роскошь давно была обещана – из средств, которые Альфред отложил после продажи норвежского патента. В той нестабильной ситуации он наверняка размышлял об оправданности таких расходов, но родители нуждались в лечении, да и кто, кроме него, в состоянии это оплатить? От братьев не поступало пока никаких позитивных известий о финансовых успехах, только о постоянном приросте семьи. Весной и жена Роберта Паулина родила дочь, которую назвали Ингеборг. Когда пришли по почте фотографии, Альфред счел, что «малышка» хорошенькая и милая20.
В небольшом городке Норртелье к северу от Стокгольма в те годы обнаружили грязи, которые, как считалось, обладали целительным воздействием на ревматиков и страдающих нервными болезнями. В этот сезон как раз открылась новая большая грязелечебница для принятия теплых ванн. Летом 1865 года Андриетта и Иммануил проведут там больше месяца. «Слава Богу, у нас есть мой маленький Альфред, которого мы должны благодарить за то, что можем быть здесь и принимать ванны, которые, не могу отрицать, уже улучшили наше самочувствие. Папа пока еще не может сделать ни единого шага, однако сам считает, что стал немного крепче, и я чувствую себя куда лучше. <…> Как жаль, что тебе пришлось взять на себя такие большие долги, да еще на таких условиях, но мы надеемся, что все образуется…» – писала Андриетта Альфреду после нескольких дней на курорте.
Она писала, что очень волнуется за него, но утешает себя тем, что его молчание связано с бесконечными разъездами по делам. «Бедный мой Альфред, тебя заедает работа, ты так много трудишься, ничего не получая за свои труды, одни сумасшедшие, которые пытаются преградить тебе путь…»21
В середине лета из Парижа пришла новость, которая произвела сильное впечатление на родителей, когда они с большим опозданием прочли о ней в Post– och Inrikes tidningar.
Предыстория заключалась в том, что в начале июня Альфред провел несколько опытных взрывов для компании Vieille Montagne на одноименных бельгийских рудниках. Директор шведского рудника компании в Оммеберге Шварцман с большим энтузиазмом сообщил своему бельгийскому руководству о взрывчатой смеси Нобеля. Во время испытаний к любопытным инженерам присоединились многие крупные немецкие и бельгийские ученые. Все были потрясены, когда Альфред взорвал чугунную бабу весом в тонну, разорвавшуюся на четыре больших и множество мелких частей22.
Оттуда Альфред отправился прямиком в Париж, везя с собой в багаже два куска взорванной чугунной глыбы.
* * *
Сведения о поездке в Париж я обнаружила в примечании к одному из писем Альфреда к Роберту. Я сильно удивилась, поскольку в газетной статье за 1865 год наткнулась на упоминание о том, что Французская академия наук назначила в то лето специальную комиссию по новой взрывчатой смеси Нобеля.
Французская академия наук, L’Académie des Sciences, была одним из самых авторитетных научных учреждений того времени. При жизни на долю Альфреда Нобеля нечасто выпадало признание такого уровня. Правда, сам он утверждал, что его мало заботят все эти глупости, однако интуиция подсказывает мне, что в глубине души он все же ценил поощрения. Если признание и награды Альфред Нобель считал ерундой, зачем же тогда он положил все свое состояние на то, чтобы учредить премию?
