В этой ситуации хлесткие афоризмы Шопенгауэра завоевали сердца многих меланхоликов, вероятно, потому что ироничность тона оставляла проблеск надежды. Шопенгауэр владел искусством осуждать все человечество улыбаясь. Вот что он писал о дружбе в книге, которую со временем приобрел Альфред Нобель: «Истинная, подлинная дружба предполагает сильное, чисто объективное и вполне бескорыстное участие в радости и горе другого человека, а это участие, в свой черед, предполагает действительное отождествление себя с другим. Это настолько идет вразрез с эгоизмом человеческой природы, что истинная дружба принадлежит к вещам, относительно которых, как об исполинских морских змеях, остается неизвестным, принадлежат ли они к области басен или действительно где-нибудь существуют». Жизнь, лаконично констатирует Шопенгауэр, есть «предприятие, не оправдывающее расходов на него»4.
Альфред как губка впитывал в себя его мысли. Со временем он не без восторга будет выдавать в своих письмах собственные мрачные афоризмы. Крайний пессимизм – вот черта, которую будут связывать с ним друзья. Новый насмешливый тон появился и в его литературных опытах, которые он скрывал от мира. 32-летний Альфред вскоре собирался начать писать роман. Просто сейчас все его время занимали другие дела.
* * *
Полковник Шаффнер повел дело серьезно. Против Альфреда выдвигались обвинения в краже патента в США. В конце января его вызвали к американскому консулу в Гамбурге и устроили перекрестный допрос: где, когда и как Нобелю пришла идея детонировать нитроглицерин тем способом, который он описывает в своем американском патенте? Кто при этом присутствовал?
Альфред рассказал все как есть. Он упомянул решающую роль профессора Зинина и описал опыт в канаве в Санкт-Петербурге в 1863 году, когда ему впервые удалось заставить нитроглицерин взорваться. Капитана Карла Веннерстрёма – одного из тех, кто помог Альфреду финансировать Нитроглицериновую компанию, – также привлекли в качестве свидетеля, как и нескольких горняков из Оммеберга5.
«Весь мир знает, что он мошенник, однако это не мешает тому, что исход процесса остается неясным», – с горечью заметил в письме Альфред. В конце апреля дело должно было рассматриваться в Нью-Йорке. Альфред понял, что ему придется поехать туда6.
Ужасно то, что и в Швеции почва уходила из-под ног. В ноябре капитан Веннерстрём ушел со своего поста в Нитроглицериновой компании, теперь ее директором стал некий господин Берндес. Когда перед самым Рождеством этот самый Берндес скоропостижно скончался, выяснилось, что всего за несколько недель он успел присвоить почти годовую зарплату, – удар для компании, и без того находящейся в трудном положении.
Перед самым допросом в Гамбурге Альфред к тому же получил тревожное письмо от мамы Андриетты. Тон письма был натянуто бодрым, однако ее переживания легко читались между строк. Она писала, что Иммануил пребывает в ужасном настроении. Его выздоровление затягивалось. Страдая от скуки, он в своей постели затевал один безумный проект за другим. Счета за его лечение и уход выросли до небес, а теперь они еще и задолжали большую сумму брату Людвигу Альселю. Пока дело терпит, мужественно писала она. Еще два месяца родители продержатся на деньги сыновей – с условием, что Людвиг выполнит свое обещание относительно денег в феврале. «Будем надеяться, что за это время мой маленький Альфред, если удача будет на нашей стороне, сможет провернуть что-нибудь выгодное».
Два месяца? Вряд ли это письмо сильно успокоило сына в Гамбурге.
Андриетта сетовала на взрывы, из-за которых приходилось так спешить. По ее мнению, Альфред совершенно справедливо отверг все обвинения, «которых ты менее всего заслужил, такая неблагодарность за все труды и муки. Дело по-прежнему оставалось бы несделанным, если бы ты за него не взялся. <…> Бедный мой мальчик, тебе выпало так много невзгод и напастей…».
Ей не нравилась идея Альфреда отправиться в Америку. «Случись что непредвиденное, я знаю, что ты, если сможешь, всегда выручишь нас из нужды. Или если повезет и тебе удастся продать патент, это принесет нам немало радостных дней». Андриетта подчеркивала, как важно, чтобы сын с пониманием относился к отцу. «Надеюсь, мой дорогой Альфред понимает, что главной причиной раздражительности старика является его болезненное состояние»7.
«Радостные дни» пока казались достаточно отдаленными. Правда, в Стокгольме тоннель в районе Сёдер был построен в рекордные сроки благодаря нитроглицерину. Но успех превратился в свою противоположность после открытия в декабре 1865 года, поскольку строительство прекратилось и доходы тоже. Одновременно с этим Людвиг сообщал из Петербурга о самой теплой зиме за последние двадцать четыре года, что весьма негативно сказалось на продажах его печей. В Петербурге никто не мерз. Ему трудно будет поддержать родителей в феврале.
Приходилось тушить несколько пожаров одновременно. Одним из самых неотложных дел стал кризис в руководстве Нитроглицериновой компании. Альфред и Людвиг и раньше уговаривали Роберта. Формально предложение занять пост директора компании в Швеции уже давно было сформулировано, а Людвиг со своей стороны убеждал брата оставить Гельсингфорс. «Боюсь, на Финляндию рассчитывать не приходится, “она бедна, и такой будет”, но навсегда оставаться бедными не вяжется с желаниями и надеждами Нобелей», – писал Людвиг8.
В конце концов Роберт согласился. Теперь он готовился переехать в Швецию со всем семейством – Паулиной, почти трехлеткой Яльмаром и маленькой Ингеборг, которой по весне исполнится год.
* * *
С тяжелым сердцем отправился Альфред Нобель из Саутгемптона в Нью-Йорк в начале апреля 1866 года. Он надеялся заехать по дороге в Швецию и хотя бы посмотреть на Андриетту и Иммануила, но затея оказалась безнадежной. Однако перед столкновением с полковником Шаффнером он все же успел получить из Швеции несколько ободряющих известий. Граф Адольф Эжен фон Русен, бывший подрядчик строительства железных дорог, пришел к папе Иммануилу и предложил выступить агентом Альфреда по продвижению его взрывчатой смеси во Франции. Но это еще не все. Перед Рождеством граф дал показания в пользу Альфреда в его тяжбе с Шаффнером. В присутствии нотариуса фон Русен в деталях описал, как встречался с Т. П. Шаффнером у Нобелей в Хеленеборге осенью 1864 года и как полковник тогда задавал вопросы, «однозначно» доказывающие, по мнению фон Русена, что американец до этого момента ничего не знал о нитроглицерине.
Теперь же граф принес еще более радостные новости. Он только что встречался с американским посланником в Стокгольме, который рассказал, что Шаффнер писал ему после посещения Швеции в 1864 году и просил разузнать про взрывчатую смесь Нобелей. Письмо посланника доказывало, что Шаффнер понятия не имел о нитроглицерине до того, как столкнулся с изобретением Альфреда в Стокгольме. Фон Русен предложил «сфотографировать» письмо Шаффнера, «чтобы побить негодяя его же подписью».
Почти 70-летний фон Русен предложил также съездить в Америку вместо Альфреда. Его здоровью это будет только на пользу, а в Нью-Йорке он с радостью встретился бы со старым другом, ныне американским национальным героем Джоном Эрикссоном9. Но Альфред понимал, что его личное присутствие совершенно необходимо.
