В Париже началось восстание. Десятки тысяч бойцов Национальной гвардии восприняли капитуляцию как предательство и были готовы сражаться за свою столицу (и Францию) до последней капли крови. «Они приказывают отступать под предлогом тумана, заканчивают бой из-за множества убитых и раненых! Пусть же история проклянет их, как их сейчас проклинает Париж!» – писала в своем дневнике Жюльетта Адам36. Франция разделилась на два лагеря: сторонники продолжения войны с немцами против тех, кто хотел скорейшего мира, Париж против провинции, республиканцы против консервативных роялистов.
На новых, поспешно проведенных выборах сторонники мира получили решительное большинство. Однако бойцы Национальной гвардии в Париже отказывались сложить оружие. Когда новое правительство согласилось на чудовищные выплаты Германии в качестве компенсации (5 млрд франков), а также отдало Эльзас и часть Лотарингии, гражданская война в стране стала фактом – правительство в Версале против вновь созданной «коммуны» Парижа.
Только теперь Париж превратился в руины. В последнюю кровавую неделю мая 1871 года на улицах города погибли тысячи людей. В отчаянии коммунары подожгли важнейшие здания Парижа, такие как дворец Тюильри, Ратуша, Пале-Рояль и часть Лувра. То здесь, то там взрывались заряды динамита. После кровавой победы правительство будет связывать часть разрушений Парижа с динамитом, который, как доказано, использовали коммунары. «Эти блистательные канальи, отныне их имена неразрывно связаны с ужасной историей, а их слава озарена ореолом нитроглицерина, динамита и бензина…» – как выразился один из офицерских чинов37.
К этому времени динамитный завод в Полиле работал уже два месяца. В начале мая Поль Барб посетил Версаль и продемонстрировал новому правительству действие продукта Нобеля. Результаты показались неубедительными. В июне законы об оружии ужесточились, был введен запрет на всякое неавторизованное производство динамита и прочих взрывчатых веществ во Франции.
У себя в Полиле Барб и Нобель все же умудрились еще год продолжать производство динамита. Связано ли это с договором, который подписал Гамбетта, эффективностью уговоров Поля Барба или общей послевоенной неразберихой, история умалчивает. И теперь дела пошли в гору. Всего за несколько месяцев франко-прусская война сделала недооцененный ранее динамит известным всему миру. После заключения мирного соглашения стало очевидно, что на важнейших рынках взрывных веществ – в горнодобывающей промышленности и строительстве железных дорог – «потребность в динамите растет», как писал Альфред. До войны Альфред Нобель ходил за всеми и напоминал о себе. Теперь все изменилось, гонялись именно за ним и пытались ублажить38.
Даже британский рынок больше не казался недостижимым. Весной после «семи бед и восьми невзгод» Альфред наконец-то заключил договор со своим британским агентом Джоном Дауни. Совместно с большой группой шотландских бизнесменов они создали The British Dynamite Company Limited и теперь подыскивали земельный участок для строительства завода по производству динамита в Шотландии39. Кроме того, перед самой войной Австро-Венгрия дала разрешение на строительство временного завода в окрестностях Праги. Хотя построенный наспех завод Барба в Полиле оставлял желать лучшего, вскоре Альфред сможет похвастаться пятью динамитными заводами в разных частях Европы.
Попутный ветер не стихал – последовало историческое решение о строительстве железнодорожного тоннеля в Альпах. До его прокладки поездка зимой из Швейцарии в Италию через Альпы была, мягко говоря, авантюрной затеей. Теперь же этот барьер между северной и южной частями Европы предполагалось ликвидировать благодаря пятнадцатикилометровому тоннелю, самому длинному в мире. Швейцарец, выигравший тендер, имел на руках козырную карту, он был намерен использовать новейшее изобретение – динамит.
Внезапно дела у Альфреда пошли на лад, и на этот раз удача будет сопутствовать ему долго. В последующие годы было создано еще несколько процветающих динамитных компаний, и Альфреду пришлось срочно привыкать к миллионным прибылям по нынешним деньгам. А со временем и по тогдашним40.
* * *
Иммануил и Андриетта продолжали жить в Стокгольме, в том же доме в Хеленеборге. Пока шла война, их очень тревожили долгие периоды молчания Альфреда. Состояние Иммануила, прикованного к постели или инвалидному креслу, все ухудшалось. В последнее время он страдал от страшных судорог и уже не мог сам держать перо.
«Огромное спасибо за твое обещание скоро вернуться домой. Но не ограничивайся обещаниями, ибо мама считает минуты до встречи с тобой, а я часы. Сам прекрасно понимаешь, как обстоят дела», – надиктовал он помощнику письмо к Альфреду осенью 1871 года41.
Между отцом и сыном уже много лет существовал контракт, по которому Альфред гарантировал Иммануилу половину прибыли, когда всерьез наладится продажа нитроглицерина. Но, когда этот долгожданный день настал, Альфреду пришлось просить отца аннулировать договор, чтобы устранить формальные препятствия для заключения новых партнерских сделок. «Если только я увижу, что мамино будущее обеспечено, я буду премного доволен», – ответил тяжелобольной отец. В качестве компенсации Альфред предложил родителям годовую пенсию в несколько сотен тысяч крон по нынешним деньгам, что было не хуже той пожизненной пенсии, которую Иммануил требовал от шведского короля Карла XV и в которой ему было отказано42.
Впрочем, не один Альфред заботился о том, чтобы обеспечить содержание своим родителям. Брат Людвиг из Санкт-Петербурга тоже внес свой финансовый вклад, все братья проявляли участие. Несмотря на войну, Альфред успел попросить своего друга Аларика Лидбека съездить в Хеленеборг на Рождество, поздравить его родителей и отвезти им конфет. В марте 1872 года, когда приближалось 70-летие отца, Альфред приехал домой, чтобы самому поздравить отца. Он обнаружил, что Иммануил чувствует себя лучше, и с улыбкой констатировал, что отец, как всегда, одержим новой идеей (на этот раз по поводу нового горючего), «которая вызвала бы зависть и у самого Создателя»43.
Однако летом состояние Иммануила ухудшилось. Во вторник 3 сентября 1872 года, ровно в годовщину «Нобелевского взрыва» в Хеленеборге в 1864 году, он уснул вечным сном. Неделю спустя стокгольмцы могли наблюдать длинную конную процессию, сопровождавшую прах Иммануила от Хеленеборга к Северному кладбищу. Альфред успел вовремя приехать в Стокгольм, чтобы проводить своего отца в последний путь. Иммануил упокоился рядом с Эмилем в новом семейном склепе на Северном кладбище, который устроил Людвиг44.
Иллюстрированный еженедельник Svalan опубликовал некролог на несколько страниц, который по объему и пафосу мог сравниться с теми панегириками, которые писали об умершем несколько недель спустя короле Карле XV. Текст некролога написала близкая знакомая семейства Нобель, редактор журнала Юсефина Веттергрунд, иногда выступавшая под псевдонимом Леа. «Не раз и не два произносил Иммануил Нобель свое “Эврика!” – “Нашел!” – и одно полезное изобретение следовало за другим», – отмечала Леа. Она представила портрет героя и гения, «заслуги которого перед современниками бессчетны», который стал «гордостью нашей страны».
