Внезапно мы попадаем на тропу из могильных плит. Дерево ночи исчезло, и вокруг нет ничего, лишь обширная тёмная пустошь, Хендрик, я и моё бьющееся сердце.
Я считаю наши шаги. Каждую ночь мы делаем на два шага больше. Накануне мы прошли шестьсот шестьдесят три шага. Сердце в клетке бьётся всё быстрее. На шестьсот шестьдесят пятом шаге мы останавливаемся. Я моргаю, пока туман перед глазами не рассеивается, пульс дробно стучит в ушах.
Возле нас возникают ворота. Гигантские железные прутья решётки выкрашены в чёрный, кончики – в ярко-золотой. За решёткой я вижу чудовищ. Они танцуют, поют, зовут меня по имени. Челюсти, зубы, когти, рыла, морды… Я вижу столько монстров, они все будто сливаются в одно ужасное создание. Играет музыка, но она совсем не похожа ни на одну мелодию, которую я слыхала раньше. Звуки разбиваются друг о друга, словно каждая нота борется за то, чтобы быть услышанной. Скрипки визжат, барабаны гремят, флейты стонут в агонии. Тени выплёскиваются наружу и вновь обвиваются вокруг моих ног. Я хочу зажать уши, но не могу.
Я хочу убежать, но не могу.
В этот момент я обычно просыпаюсь, тяжело дыша и отмахиваясь от невидимых чудовищ, но сегодня ночью понимаю, что тени меня не отпустят. Сейчас всё будет иначе.
– Время пришло! – зовут кошмары.
Хендрик хватает меня за локоть, пытается увести, но тени вцепляются в меня крепче и тащат к воротам. Появляются всё новые, тянутся к клетке с сердцем, и я понимаю, что мне остаётся только одно.
Я поднимаю взгляд на ворота и позволяю страхам захлестнуть себя. Затем высвобождаюсь из хватки Хендрика и отдаю ему клетку с сердцем, улыбнувшись самой храброй улыбкой, на какую способна. Он смотрит недоумённо и испуганно. Мы не успеваем ничего сказать, а ветер уже налетает на меня, отрывает от земли, толкает вперёд, прочь от мальчика, прочь от моего собственного живого сердца.
Я прохожу через ворота и…»
В камине громко треснул уголёк. Друзья Милу вздрогнули и заморгали.
– И?.. – нетерпеливо спросила Лотта. – Она проходит через ворота, а потом?
Милу перевернула страницу, но на другой стороне листа ничего не было.
– Конца нет, – и она пролистала оставшиеся страницы. – Вообще больше в книжке ничего нет.
– Что? – возмутился Эг. – Но должен же быть конец!
– Хорошенькое дело – не закончить историю, – хмыкнул Сем. – Раз уж начинаешь писать рассказ, разве так трудно сочинить финал?
– Всё в порядке, – произнесла Милу. – Я просто придумаю свой коне…
На мгновение её уши закололо, и тотчас все услышали, как задребезжало оконное стекло.
Милу вскочила, захлопнув книжку. Все пятеро выглянули из-за занавески. Мимо окна промелькнула тень. Человеческая тень.
– Кто там? – ахнула Лотта.
Сем взял подсвечник, широкими шагами пересёк комнату, выбежал в коридор и распахнул входную дверь. Милу бросилась за ним. Они вышли в морозную ночь, снег кружился и падал нежными крохотными комочками. Повсюду царила темнота, а над головами у детей висел плотный туман, поглощавший лунный свет.
Сем поднёс мерцающую свечу к припорошенной снегом земле.
Следы, начинавшиеся под окном, тянулись к гравийной дорожке, которая вела к амбару. Милу пошла туда, потащив Сема за собой. Следы повернули, но не к воротам: похоже, кто-то направился к одному из мелких каналов за мельницей.
– Кто здесь? – крикнула Милу. – Покажись!
Единственным ответом был свистящий вой ветра.
Милу нагнулась, чтобы получше изучить следы. В «Малютке-тюльпане» она оттёрла с пола вестибюля достаточно отметин от ботинок и башмаков с деревянными подошвами, чтобы понять, кто во что обут.
Следы закруглялись спереди, а пятка оказалась тяжёлой и широкой: эти признаки явно указывали на мужскую обувь.
Но следы были маленькие. Может, их оставил мальчик?
– Покажись! – опять крикнула Милу, дрожа от страха и злости.
Что мальчик успел увидеть? Сколько времени он стоял снаружи, наблюдая за ними? Он спрятался уже после того, как Сем повесил занавеску, чтобы скрыть папу-марионетку? Или до?..
Милу не ожидала, что кто-то будет подглядывать. Знак на воротах советовал людям остерегаться мельницы, а замок предупреждал, что надо держаться подальше. Но, судя по всему, как минимум один сосед оказался достаточно дерзким, чтобы подобраться к самому окну, и этого может быть достаточно, чтобы разрушить всё.
– Давай вернёмся внутрь, – предложил Сем.
Милу хотела пойти по следу.
– Но…
– Кто бы это ни был, – сказал Сем, увлекая её к мельнице, – его тут уже нет.
«Книга теорий» Милу
Лизель Поппенмейкер
• Она придумывает истории, как и я.
• Она сочиняет стихотворение для нашего отца.
• Она пишет рассказы для друзей.
• Она носит слишком вычурные передники.
• Сейчас ей тридцать лет.
• Ей повезло, что она выросла здесь.
Возможно, Лизель вышла замуж и уехала отсюда. Однажды мои родители решили навестить дочь и её новую семью и не вернулись… за двенадцатилетний промежуток времени.
Или же Лизель стала сочинять оперы для какого-нибудь итальянского театра. Вероятно, мои родители поехали к ней в Италию и не вернулись… за двенадцатилетний промежуток времени.
Такого быть не может.
Ничего подобного просто быть не может.
Где они?
16
Наступило утро, но солнечный свет не разогнал уныние. Польдер светился, сверкая инеем, главный канал сиял, точно длинная бриллиантовая лента. Но Милу ощущала себя так, словно весь мир сер и безрадостен. Она по-прежнему с тревогой думала о вчерашнем мальчике-шпионе, а тот факт, что она ни на йоту не приблизилась к решению тайны исчезновения семьи, печалил её. Решив, что спать уже не имеет смысла, она вылезла из кровати и на цыпочках прокралась в гостиную, чтобы свернуться калачиком рядом с папой-марионеткой, на коленях которого лежала раскрытая «Книга теорий». Моцарт по кривой спирали слетел с насеста на шкафу, чтобы лучше её видеть.
– Ох, Моцарт, – прошептала Милу, когда птенец уставился на неё с подлокотника кресла, – сомневаюсь, что ты хочешь поделиться какими-нибудь мудрыми мыслями, которые помогли бы отыскать мою семью.
Моцарт моргнул. Милу вздохнула и привстала, чтобы почесать совёнку голову.
– Пи-и-и-и!
Моцарт щёлкнул клювом, но Милу вовремя успела отдёрнуть пальцы. В дверях появилось одеяло с ногами и растрёпанной головой.
