Эдда обогнула Милу.
– На таком холоде горячая еда быстро остынет.
Эдда чрезвычайно быстро передвигалась на своих весьма длинных ногах. Она была уже на полпути к берегу, когда Милу едва успела обернуться и сделать один шаг.
– Нет! – крикнула девочка. – Стойте!
Уши резко защипало, но Милу и без интуиции понимала, что совершила ошибку. Эдда, поставившая одну ногу на парапет, замерла и оглянулась. Бровь опять взлетела.
– Он заразный! – выпалила Лотта.
– Заразный? – переспросила Эдда, а бровь поползла ещё выше. – Тогда почему он сидит в жутком холоде?
Милу метнула на Лотту обеспокоенный взгляд.
– У меня всё абсолютно под контролем, – уверенно заявила Лотта. – Он тепло укутан, к тому же с ним наш брат, Сем.
– И от какого недуга страдает Брэм?
– Бактериальный туберкулёз, – ответила Лотта. – Хотя неспециалисты обычно не уточняют причину туберкулёза. В Берлине отца осматривал великолепный микробиолог, который назначил инновационное лечение, подавляющее мерзкую бактерию. Мы думаем, что кризис уже миновал, к весне папа должен поправиться.
Милу всеми силами пыталась скрыть удивление. Что Лотта делает? Что она несёт? Половина слов вообще смысла не имеет.
– Полагаю, вы не знаете, кто такой микробиолог или какова природа бактерий, – с воодушевлением продолжала Лотта. – Уверяю вас, свежий воздух ему не повредит.
– Будет лучше, если вы не станете подходить к нему слишком близко, – вклинилась Милу. – Мы бы не хотели, чтобы вы подхватили эту штуку.
У Эдды дёрнулся уголок рта.
– Конечно, никому бы этого не хотелось, – она вздохнула и опустила неуёмную бровь. – В таком случае вам нужно взять еду с собой. Возможно, Брэм почувствует себя лучше, когда поест.
Эдда откинула крышку корзины и показала её содержимое девочкам. Запах буквально опьянял, у Милу опять закружилась голова. Лотта испустила низкий, тоскливый стон.
– Копчёные сосиски с картошкой и морковка с баклажанами. Овощи я купила на рынке, – и Эдда отдала корзинку Лотте. – Мне одной не съесть всё это, так что берите. Не стесняйтесь. Я живу рядом, вон за тем маленьким мостом.
Она указала на дом с медной крышей.
– Миски можете принести завтра.
Живот Милу отозвался урчанием. К нему присоединился желудок Лотты. Милу обхватила плечи руками, а потом обе девочки уставились на здание с медной крышей: от мельницы его отделял только узкий канал и небольшое поле. Ссохшееся дерево росло на границе между участками.
– Спасибо, – выдавила Милу. – Завтра мы зайдём к вам.
Эдда поклонилась на прощание и зашагала по замёрзшему каналу походкой настолько размашистой, что ей бы и жираф позавидовал.
Милу посмотрела на Лотту.
– Как ты?..
– Вчера вечером я прочитала медицинский справочник. Он потрясающий. Как и госпожа Финкельштейн. Женщина… управляющая польдером! Разве она не великолепна?
У Милу чесались уши, когда она обернулась: цепочка маленьких закруглённых следов бежала вслед за Эддой.
– Да, она великолепно… назойливая.
Кухня была убрана, утварь начищена, в гостиной ревел огонь в камине, роскошная снедь Эдды Финкельштейн лежала в мисках, рядом красовались лучшие фаянсовые тарелки Поппенмейкеров. Ребята собрались за кухонным столом. Папа-марионетка наблюдал за ними из кресла-качалки, одетый в вельветовый халат, улыбаясь своей улыбкой в форме банана, в то время как дети не могли глаз оторвать от еды.
– Просто прекрасно, – произнёс Сем.
Он уже хотел было сесть, но Милу положила руку ему на плечо.
– Может, нам стоит воздержаться? – сказала она.
Все недоумённо уставились на неё.
Сем сморщил лоб.
– С чего бы?..
Милу махнула пятернёй на еду.
– А вдруг это ловушка?
Эг повесил платок на спинку стула и сел.
– Сомневаюсь, что морковки сейчас подпрыгнут и потащат нас в «Малютку-тюльпан».
Милу его слова не убедили. Беспокойство снедало её, несмотря на отсутствие покалывания в ушах.
– Может, она пытается втереться к нам в доверие, чтобы сдать властям и получить награду.
– Если бы вчера вечером она увидела что-то незаконное, мы бы уже сейчас были на пути в Амстердам, – возразила Лотта. – И ты не знаешь наверняка, что это именно она подглядывала за нами.
– А если еда отравлена?
– Тогда мы умрём необычайно счастливыми, – заметил Сем и занял место рядом с Эгом.
– Но…
Эг поднял руку, чтобы Милу помолчала.
– Давайте сядем и поедим, пока еда не остыла.
Будто в ответ на его слова пять желудков заурчали в унисон, точно целый оркестр сточных труб.
После того как дети устроились на бархатных стульях, взятых из театра, они начали наполнять тарелки снедью. Милу неохотно заняла своё место и смотрела перед собой.
Фенна взяла пустую тарелку подруги и положила туда пару сосисок, несколько картофелин, морковку и странный лиловый овощ, который Милу никогда раньше не видела.
Её друзья накинулись на еду, они чавкали, заглатывали куски и скребли вилками по фаянсу.
Милу ткнула вилкой в розовую сосиску. Это мясо не было серым, как те случайные объедки, которые им изредка перепадали в приюте. Она откусила кусочек (горячий сок разлился во рту), застонав от удовольствия. Желудок согрелся, и на неё нахлынуло непривычное ощущение спокойствия. Какой бы подлый план ни вынашивала Эдда Финкельштейн, когда решила предложить им еду, этот риск стоил того безграничного наслаждения от вкусов, которые сейчас танцевали у Милу на языке.
– Я бы съел ещё сто ложек, – признался Эг, держа на вилке большой ломтик баклажана. – Даже если он подозрительно напоминает глазное яблоко.
Фенна помахала в воздухе куском сосиски и просияла от восторга, когда Моцарт спикировал на стол и принялся клевать еду, прикусывая ей пальцы своим острым клювом. Девочка сунула их в рот, а потом продолжила есть. Моцарт, приглушённо ухнув, кругами улетел в тень.
Скоро тарелки были вылизаны дочиста, и все пятеро откинулись на спинки стульев, потирая округлившиеся животы.
Лотта облизнула все двенадцать пальцев и слизала соус, оставшийся по обе стороны рта.
– Святая Гауда, как же прекрасно!
– Так вот значит, каково это, – произнёс Сем.
– Что ты имеешь в виду? – сонно пробормотал Эг.
– Быть нормальной семьёй.
В первый раз после встречи с Эддой Милу улыбнулась.
