– А признался я тебе не просто так… Милу, ты сама должна решить, что для тебя важнее, – добавил Сем. – Мы присоединились к тебе, поскольку это была наша единственная возможность сбежать из приюта. А сейчас мы рискуем, нас могут забрать в «Малютку-тюльпан» через десять дней. Вероятно, твоя семья действительно придёт за тобой, но у нас четверых нет надежды, за которую можно уцепиться. Свобода, которая есть у нас сейчас… вот и всё, что имеется в нашем распоряжении.
– Мои родители…
– Они бросили тебя, Милу, – Сем на мгновение зажмурился. Когда он открыл глаза, в них читалась неимоверная усталость. – Не уверен, что пойму когда-нибудь, почему для тебя так принципиально важно найти этих людей. А мне не хочется выяснять, по какой причине мои настоящие родители так поступили. Суть в том, что они отказались от меня, подкинули в самый паршивый сиротский приют из всех возможных в мешке из-под муки. Последнее, что я хочу сделать… переступить порог их дома.
– Я не допущу, чтобы Спельман забрала вас, – взвилась Милу.
– Значит, ты согласна, что нам, скорее всего, придётся покинуть мельницу?
Милу отвела взгляд, посмотрела на огонь в очаге, на пять пар ботинок, которые Фенна аккуратно расставила у двери.
Это её дом. Нет, их дом.
Потом она посмотрела на Сема: на мальчика, который отказался от мечты, чтобы остаться с друзьями и убедиться, что о них позаботятся.
– Обещаю, я сделаю всё необходимое, чтобы уберечь нас от опасности, – произнесла Милу, утерев горячую слезу. – Даже если ради этого мы будем вынуждены уйти отсюда.
«Книга теорий» Милу
Повторный анализ теорий
Теория «Охотники на оборотней»
Новые улики: следы когтей в театре и в мастерской Эдды. История, которую написала моя сестра (там появляется мальчик-оборотень).
Жизнестойкость теории: всё ещё рабочая.
Теория «Секретные шпионы»
Новые улики: никаких следов моей матери, необъяснимо запустелая мельница, никаких фотографий или личных документов. Моя семья жила уединённо, у родителей определённо было много секретов.
Жизнестойкость теории: всё ещё рабочая.
Теория «Детофобия»
Новые улики: никаких следов маленьких детей или их вещей.
Жизнестойкость теории: всё ещё рабочая.
Безымянная теория, о которой лучше не думать
Ни мёртвых тел, ни призраков, ни кровавых пятен.
Новые улики: нет.
Жизнестойкость теории: о ней по-прежнему не стоит думать до тех пор, пока остальные не будут опровергнуты или не появятся другие улики.
22
Милу проснулась, вся дрожа. Она уснула на кухонном столе, прижавшись к нему щекой, одеяло, которым Сем укрыл её, теперь сползло на икры.
Накинув одеяло на плечи, девочка отдёрнула занавеску и выглянула в окно.
Наступило морозное утро: в поле, на каналах и главной дороге кипела жизнь. Взгляд Милу остановился на чрезвычайно высоком и длинноногом человеке, который прохаживался среди приодетых фермерш, кивал проезжающим велосипедистам и выглядел слишком уж официально.
Эдда Финкельштейн.
В гостиной послышался шорох, и оттуда вышел Эг, щуря глаза от солнца. Его чёрные волосы торчали в разные стороны.
– Мы в любую секунду должны быть готовы к побегу, – сказал он, аккуратно скатал карту польдера и положил её в ведро из-под угля.
– Ты прав, – угрюмо пробурчала Милу, и её внимание снова переключилось на управляющую, которая не желала удаляться от мельницы.
Эг продолжал обыскивать кухню на предмет того, что можно взять с собой.
– Я тут подумал… мы могли бы отправиться на юг, куда-нибудь во Францию или Испанию. По крайней мере, там будет теплее.
– Угу.
Эдда остановилась, чтобы поговорить с теми фермершами, которые несколько дней назад торчали у ворот. Они образовали плотную группу. В сторону мельницы летели коварные взгляды, а брови поднимались вверх. Милу застонала и задёрнула занавеску.
– Ты сомневаешься, стоит ли уходить, да? – напрямую спросил Эг.
– Ты ведь понимаешь, я не могу просто так бросить свой дом, Эг, – прошептала она. – Ты всегда хотел получить ответы, не меньше, чем я. Тоже мечтал найти свою семью, правда?
Эг вздохнул.
– Но я никогда не пытался выяснить, кто мои родители. Мне просто интересно узнать, кто я такой, а это довольно трудно, потому что я никогда не встречал ни одного похожего на меня человека.
– Послушай… Ты – Эгберт Поппенмейкер, мальчик, которому предначертано стать величайшим из всех картографов в мире. Разве это важно, что внешне ты немножко отличаешься от остальных людей?
– Это очень важно, – заявил Эг. – Я собираюсь выяснить, в какой части света я родился, и это первый из многих ответов, которые мне нужны.
Милу сглотнула, а потом кивнула.
– Возможно, нам стоит направиться на восток, в Баварию, – произнёс Эг, меняя тему. – Там есть огромные старые леса, где мы сможем спрятаться.
– По-моему, не имеет значения, куда мы пойдём, – безрадостно отозвалась Милу.
Если им действительно придётся покинуть мельницу Поппенмейкеров, получается, что весь этот путь она проделала зря.
За завтраком, который состоял из остатков картофельного рагу, ребята обсуждали кучу вопросов. Куда им следует пойти, как найти еду и укрытие, когда лучше отправиться в дорогу… Во время разговора Милу кивала и одобрительно мычала, но её уши чесались и зудели, голова пухла от мрачных мыслей, и она практически не слышала, о чём говорят за столом. Вымыв посуду, она незаметно ускользнула на верхний этаж.
Если они вынуждены покинуть мельницу, Милу обязана найти хоть что-нибудь, какую-нибудь зацепку, которая в конце концов поможет ей отыскать семью.
Весь день она прочёсывала мельницу сверху донизу, затем снизу доверху и в обратном порядке. Она не сомневалась, что мама, папа или сестра обязательно спрятали подсказку для неё: нечто, что наведёт её на мысль, куда исчезли все трое. Но спустя несколько часов, проведённых в неустанных поисках, она могла похвастаться только паутиной в волосах, занозами в пальцах и растущими сомнениями в сердце.
Возможно, они не хотят, чтобы их нашли, и Гассбик была права.
Вероятно, родители отказались от неё.
В тот вечер, несмотря на ревущий в очаге огонь и тёплые одеяла, Милу дрожала от тревоги, уши зудели беспрестанно.
Когда дети расселись перед камином в гостиной, Милу опять устроилась за кухонным столом, украдкой поглядывая в окно. Управляющая продолжала ревизионную деятельность снаружи, сгущающиеся сумерки и низкая температура, похоже, не могли её остановить. Когда она не ходила туда-сюда и не общалась с соседями, то прогуливалась по саду или ухаживала за поросятами и курами. Всё время на виду – и с тем же любопытным видом.
