– Док! Поторапливайся! Время не ждет!
Он еще раз оглядел дворик и вернулся к машине.
– Мне нравится ваш дом, мисс Фримэн. Зачем нам уезжать с Бичвуд-драйв, если в Гриффит-парке ничуть не лучше?
– Как это зачем? Если остаться дома, получится не пикник, а просто завтрак. Зовите меня Джоан.
– А можно как-нибудь напроситься к вам на «просто завтрак»?
– Отшей этого типа, Джоан, – театральным шепотом посоветовал Фил. – У него грязные намерения.
Джоан собрала остатки еды. Три большие обглоданные кости, бывшие недавно толстыми аппетитными бифштексами, оберточная бумага и завалявшаяся булочка полетели в костер. Джоан встряхнула термос. В нем забулькали остатки жидкости.
– Хотите еще грейпфрутового сока? – предложила она.
– А кофе есть? – спросил Коуберн и вновь обернулся к Хаксли. – Так, говоришь, его особые таланты совсем пропали?
– Сколько угодно, – сказала Джоан. – Наливайте сами.
Доктор налил кофе себе и Хаксли. Фил ответил:
– Пропали полностью, я уверен. Вначале я думал, что это нервный шок после операции; попробовал под гипнозом, но результат все равно оказался отрицательным – совершенно однозначно. Джоан, ты прекрасная повариха. Усынови меня!
– Ты уже совершеннолетний.
– Я выдам ему свидетельство о недееспособности, – предложил Коуберн.
– Незамужним женщинам не разрешают никого усыновлять.
– А вы выходите за меня замуж, и все будет в порядке. Мы вместе его усыновим, и вы будете готовить на троих.
– Ну, не скажу, что я согласна, но и не скажу, что не согласна. Скажу только, что за сегодняшний день это пока самое лучшее предложение. О чем вы говорили между собой?
– Заставь его сделать тебе предложение в письменном виде, Джоан. Мы говорили о Вальдесе.
– Ах да, ты же собирался протестировать его вчера. Ну и как?
– Дохлый номер, если иметь в виду его способность к ясновидению. Она пропала.
– Хм… А контрольные тесты?
– Тест темперамента по Хамм-Водсворту дал тот же результат, что и до несчастного случая, с поправкой на точность методики. Коэффициент интеллекта в пределах нормы. Ассоциативные тесты тоже ничего нового не показали. По всем стандартам он остался той же самой личностью, если не считать двух моментов: в коре его головного мозга не хватает кусочка и он больше не способен заглянуть за угол. И – да, его раздражает потеря этой способности.
Они помолчали; потом Джоан спросила:
– Это ведь достаточно убедительно, правда?
Хаксли повернулся к Коуберну:
– Как ты считаешь, Бен?
– Трудно сказать. Ты хочешь заставить меня признать, что та часть серого вещества, которую я вырезал из его головы, давала ему возможность видеть недоступным для обычных органов чувств способом, не объяснимым с точки зрения ортодоксальной медицинской теории, я правильно тебя понимаю?
– Ничего я не хочу. Просто пытаюсь кое-что для себя прояснить.
– Хорошо. В таком случае, если предположить, что все твои первоначальные данные тщательно проверены и были получены в строго контролируемых условиях…
– Так оно и есть.
– …И что последующие отрицательные результаты проверены не менее тщательно…
– Ну разумеется! Черт возьми, да я целых три недели работал, все перепробовал!
– Тогда выводы напрашиваются сами собой. Во-первых, – Бен начал разгибать пальцы, – наш субъект мог видеть без участия физических органов зрения; а во-вторых, эта необычная, мягко говоря, способность каким-то образом связана с участком мозга правого полушария.
– Браво! – внесла свою лепту в обсуждение Джоан.
– Спасибо, Бен, – поблагодарил Фил. – Я, разумеется, пришел к тому же выводу, но все-таки приятно услышать подтверждение своим мыслям.
– Ну хорошо, вот мы и пришли к этому, а дальше что?
– Да не знаю. В общем-то, я стал заниматься психологией по той же причине, по которой другие уходят в религию: потому что чувствовал непреодолимое желание понять себя самого и окружающий мир. Когда я был студентом, мне казалось, что современная психология даст мне ответы на все вопросы. Но скоро я понял, что величайшие психологи мира сами ни черта не понимают. Я отнюдь не охаиваю проделанную ими работу: она была необходимой и по-своему полезной. Только никто из них так и не узнал, что такое жизнь, что такое мышление, существует ли свобода воли, или она не более чем иллюзия, а также есть ли какой-нибудь смысл в этом последнем вопросе. Лучшие из ученых сознаются в своем невежестве, худшие – цепляются за абсурдные догмы. Некоторые бихевиористы, например, считают, что если Павлов мог вызвать слюнотечение у собаки при звоне колокольчика, то они понимают, как Падеревский
[21] писал музыку!
Джоан, которая молча лежала под большим дубом и слушала мужчин, спросила:
– Бен, вы ведь нейрохирург, верно?
– Один из лучших, – заверил ее Фил.
– Вы видели разные мозги, более того, видели их живьем, в отличие от большинства психологов. Что такое, по-вашему, мысль? Как вы думаете, что заставляет нас работать мозгами?
Он усмехнулся:
– Сдаюсь, детка! Понятия не имею. Это не мое дело, я всего лишь ремесленник.
Она села.
– Дай-ка мне сигаретку, Фил. Я, в общем-то, в том же тупике, что и Фил, только пришла туда другим путем. Отец хотел, чтобы я изучала юриспруденцию. Скоро я поняла, что меня больше интересуют принципы, лежащие в основе права, и перешла на философский факультет. Но философия не дала мне ответа. В философии на самом-то деле ничего нет. Вы когда-нибудь ели сладкую вату, которую продают на ярмарках? Ну так философия вроде этой ваты: выглядит внушительно, красивая такая, приятная на вид; но когда попробуешь укусить – там одна пустота, и ты глотаешь свою же слюну. Философия – всего лишь игра словами, и смысла в ней не больше, чем в щенячьей погоне за собственным хвостом.
Я уже должна была защищать диплом на философском факультете, но бросила его, перешла на естественный и занялась психологией. Думала, что если буду терпеливой и усидчивой девочкой, то все узнаю. К чему это привело, Фил уже рассказал. Я стала подумывать: может, заняться медициной или биологией… Но вы, Бен, разбили последние иллюзии. Может, вообще не стоит учить женщин читать и писать?
Бен рассмеялся:
– У нас получается нечто вроде коллективной исповеди в сельской церкви. Давайте уж и я признаюсь. Наверное, большинство медиков вначале хотят узнать о человеке все, в том числе и то, что заставляет его шевелить мозгами. Но это обширная проблема, окончательные ответы все время ускользают. Кроме того, всегда так много рутины, и она так заедает, что перестаешь интересоваться вечными вопросами. Мне по-прежнему хотелось бы знать, что такое жизнь, мышление и так далее. Но я вспоминаю о подобных материях, только когда у меня бессонница. Фил, а ты и правда всерьез собираешься заняться этим?
