– Стой и не двигайся, – тихо сказал Джефф.
Джонсон резко повернулся, сдвинул очки на лоб и несколько секунд стоял, щурясь от яркого света. Внезапно у него в руке появился вихревой пистолет.
– Лежи спокойно, дед, – огрызнулся он. – Имей в виду, это не игрушка.
– Алекс! – позвал Джефф. – Алекс! Проснись!
Алекс сел на койке, готовый действовать, и схватил свой посох.
– Мы оба под экраном, – быстро сказал Джефф. – Возьми его, но не убивай.
– Только шевельнитесь, плохо будет, – предостерег их Джонсон.
– Не делай глупостей, сын мой, – ответил Джефф. – Великий бог Мот хранит своих слуг. Положи пистолет на пол.
Алекс, не тратя времени на разговоры, крутил ручки на своем посохе. У него никак не получалось то, что нужно: до сих пор Джефф провел с ним всего несколько тренировочных занятий по использованию силовых лучей. Джонсон взглянул на него и после недолгого колебания выстрелил в упор.
Ничего не произошло – энергию выстрела поглотил защитный экран. На лице у Джонсона отразилось изумление; оно еще усилилось мгновение спустя, когда Алекс с помощью силового луча вырвал у него из руки пистолет. – Теперь расскажи нам, сын мой, – сказал Джефф, – почему ты решился нарушить святость храма Мота?
Джонсон обернулся к нему, в его глазах мелькнул страх, но он ответил с угрюмым вызовом в голосе:
– Бросьте вы эту муру про своего Моту. Меня на это не возьмешь.
– Не подобает глумиться над богом Мотом.
– Да бросьте, я вам говорю. Как вы это объясните? – Он показал на коммуникатор.
– Бог Мот ничего никому не объясняет. Сядь, мой сын, и моли его о прощении.
– Еще бы, так я и сел! Нет, я сейчас отсюда уйду. И если не хотите, чтобы сюда нагрянули косоглазые, не вздумайте мне помешать. Я белого человека не выдам, но кто меня тронет, пусть пеняет на себя.
– Ты хочешь сказать, что ты просто вор?
– Лучше придержи язык. Вы тут швыряетесь золотом направо и налево, – конечно, всякому это интересно.
– Сядь.
– Я ухожу.
Он повернулся к двери.
– Придержи его, Алекс, – сказал Джефф. – Только не причини боли.
Задача была непростая, и Алекс замешкался. Джонсон был уже на середине лестницы, когда ноги у него подкосились и он тяжело упал, ударившись головой об угол.
Джефф не спеша встал и надел мантию.
– Присмотри за ним, Алекс, – сказал он. – Я пойду на разведку.
Он поднялся наверх и через несколько минут вернулся. Джонсон лежал без сознания на койке Алекса.
– Ничего страшного, – сообщил Джефф. – Замок в верхней двери был отперт отмычкой, я его снова запер. Там никто не проснулся. Нижний замок придется менять, в нем все чем-то расплавлено. Надо бы защитить эту дверь экраном, я скажу Бобу. – Он взглянул на тело, распростертое на койке. – Еще не пришел в себя?
– Начал было, я вколол ему пентотал натрия.
– Хорошо. Я хочу его допросить.
– Я так и думал.
– Наркоз полный?
– Да нет, доза мала. Ровно столько, чтобы разговорился.
Томас изо всех сил стиснул пальцами мочку уха Джонсона, но тот лишь чуть шевельнулся.
– Почти полный. Должно быть, сильно ударился головой. Джонсон! Ты меня слышишь?
– Мм… Да.
Допрос длился долго. В конце концов Алекс сказал:
– Послушай, Джефф, а нужно нам все это выслушивать? У меня такое чувство, как будто я копаюсь в помойной яме.
– Мне тоже противно, но мы должны знать все, – ответил Джефф и продолжил допрос.
От кого Джонсон получал деньги? Что интересует паназиатов? Как он передавал сведения? Когда следующая связь? Кто еще на них работает? Что паназиаты думают о храме Мота? Знает ли его начальник, что он здесь?
И наконец – что заставило его пойти против своего народа?
Действие укола кончалось. Джонсон уже начинал понимать, где находится, но сдерживающие центры у него были еще отключены, и он выкладывал все начистоту, не заботясь о том, что о нем подумают:
– Должен же человек о себе заботиться, верно? Если ты не дурак, нигде не пропадешь.
– Мы с тобой, наверное, дураки, Алекс, – заметил Томас. Помолчав несколько минут, он сказал: – Кажется, он выложил все, что знает. Теперь надо решить, как с ним поступить.
– Если сделать еще укол, он может рассказать что-нибудь еще.
– Ничего я вам не скажу, не заставите! – заявил Джонсон, не зная, что уже рассказал все.
Томас тыльной стороной руки ударил его по лицу.
– Заткнись! Сделаем укол – и заговоришь как миленький. А пока помолчи. – Он повернулся к Алексу. – Конечно, есть шанс, что из него можно будет выкачать что-нибудь еще, если отправить его на базу. Но вряд ли, и к тому же это трудно и опасно. Если нас с ним поймают или если он убежит, пиши пропало. Я считаю, лучше всего покончить с ним прямо сейчас.
Потрясенный Джонсон попробовал привстать, но Алекс с помощью посоха уложил его обратно.
– Эй, о чем вы там говорите? Это же будет убийство!
– Сделай ему еще укол, Алекс, чтобы не мешал.
Хау молча взял шприц. Джонсон сначала пытался увернуться, потом начал биться, но в конце концов укол подействовал. Хау выпрямился. Лицо у него выражало такую же тревогу, как только что – лицо Джонсона.
– Ты действительно собираешься это сделать, Джефф? Если да, то имей в виду – я не подписывался на убийство. – Это не убийство, Алекс. Это казнь шпиона.
Хау закусил губу.
– Не вижу ничего плохого в том, чтобы убить человека в честном бою. Но связать его и потом зарезать, как свинью, – это уж слишком.
– А казнят всегда так, Алекс. Ты когда-нибудь видел, как умирают в газовой камере?
– Но это все-таки убийство, Джефф. Мы не имеем права его казнить.
– Я имею на это право. Я здесь командир отдельной части, и у нас идет война.
– Но черт возьми, Джефф, его не судил даже военно-полевой суд.
– Суд нужен для того, чтобы установить, виновен человек или нет. Он виновен?
– Ну конечно виновен. Но человек имеет право на то, чтобы его судили.
Джефф тяжело вздохнул:
– Алекс, когда-то я был юристом. Единственный смысл уголовного права западных стран, которое создавалось столетиями, со всеми его тонкостями, – гарантировать, чтобы ни один невиновный не был осужден и наказан по ошибке. Иногда из-за этого остаются на свободе и виновные, но цель-то в другом. У меня нет ни людей, ни времени, чтобы созвать трибунал и устроить формальную судебную процедуру. Но его вина установлена полностью, никакой суд здесь не нужен. И я не намерен ставить под угрозу своих людей и рисковать поражением в войне, которую мы ведем, ради того, чтобы он мог воспользоваться правом на защиту.
