– Мне кажется, что-то не дает вам покоя, Дэвид. Могу ли я спросить, в чем дело?
Дэвид Вуд решился:
– Отец, что вы думаете об этой компании, которая называет себя служителями бога Мота?
– Что я о них думаю? А что я должен о них думать?
– Не увиливайте, Фрэнсис. Разве вам безразлично, что под самым вашим носом угнездилась языческая ересь? – Знаете ли, мне кажется, здесь не все так бесспорно, Дэвид. Что такое, собственно, язычество?
Вуд недовольно фыркнул:
– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю! Об этих лжепророках! Их одеяния, их нелепый храм, все это шутовство…
– Вы чуть не сказали – папистское шутовство, ведь верно? Нет, эти их причуды меня не слишком волнуют. Если говорить об определении термина «язычник», то с позиции строгого следования теологическим понятиям я должен считать любую секту, не признающую непогрешимости наместника Бога на земле…
– Бросьте свою схоластику! Мне сейчас не до того.
– Это не схоластика, Дэвид. Я как раз хотел сказать, что, несмотря на жесткие доктрины богословия, Господь бесконечно милосерден и мудр, и Он наверняка найдет какой-нибудь способ допустить в Царствие Небесное даже таких, как вы. Что же до этих жрецов бога Мота, то я не занимался анализом их вероучения, но мне представляется, что они делают полезное дело – дело, которое оказалось не под силу мне.
– Вот это меня и беспокоит, Фрэнсис! В моем приходе была одна женщина, неизлечимо больная раком. Я знал, что иногда людям в таком состоянии помогали… эти шарлатаны. Что мне было делать? Я молился, но не получил ответа.
– И что же вы сделали?
– В минуту слабости я послал ее к ним.
– Ну и что?
– Они ее исцелили!
– В таком случае я не стал бы особенно переживать. Мы с вами – не единственные сосуды благодати Божьей.
– Подождите! После этого она побывала у меня в церкви лишь однажды, а потом ушла навсегда. Теперь она живет в так называемом убежище, которое они устроили для женщин. Она примкнула к этим идолопоклонникам! Я не могу с этим примириться, Фрэнсис! Какая польза от того, что исцелено ее смертное тело, если это подвергает опасности ее душу?
– Она хорошая женщина?
– Одна из лучших.
– Тогда я полагаю, что Господь сам позаботится о ее душе, без нашего с вами участия. Кроме того, Дэвид, – продолжал Дойл, набивая трубку, – эти так называемые священники… Ведь они не считают для себя унизительным прибегать в делах веры и к нашей помощи. Вы же знаете, что они не совершают венчаний. А если вы когда-нибудь захотите воспользоваться их храмом, то убедитесь, что не так уж сложно…
– Это немыслимо!
– Возможно, возможно… но я недавно обнаружил у себя в исповедальне подслушивающее устройство. – Губы священника на мгновение превратились в тонкую гневную складку. – И теперь, когда мне предстоит выслушать что-нибудь такое, что могло бы представить интерес для азиатов, я с разрешения хозяев делаю это в укромном уголке храма Мота.
– Не может быть, Фрэнсис! – воскликнул Вуд и, немного успокоившись, спросил: – А ваш епископ об этом знает?
– Видите ли, у епископа очень много других забот…
– Ну знаете!..
– Нет-нет, я написал ему письмо, где изложил ситуацию как можно обстоятельнее. Как только найдется человек, который соберется в те края, я попрошу его отвезти письмо. Когда речь идет о делах церкви, я стараюсь не пользоваться официальными каналами связи – там всегда возможны всякие искажения.
– Так вы ему не сообщили?
– Я же сказал, что написал ему письмо! Господу Богу это известно, а если епископ прочтет его не сразу, ничего страшного не случится.
Месяца два спустя Дэвид Вуд принес присягу и был зачислен в Секретную службу армии Соединенных Штатов. Он не очень удивился, когда вскоре после этого его старый приятель отец Дойл подал ему при встрече тайный опознавательный знак, известный только сотрудникам этой службы.
А она все разрасталась. Росла организация и сеть коммуникаций – под каждым пестрым храмом, надежно защищенные от обнаружения средствами традиционной науки, вахту за вахтой посменно дежурили операторы приемопередающих устройств, работавших в одном из диапазонов дополнительных спектров. Эти люди добровольно отказались от надежды когда-нибудь вновь увидеть дневной свет, они общались лишь друг с другом и со священником своего храма и числились без вести пропавшими в списках, составленных завоевателями-азиатами. К своему неустанному труду, к неизбежным лишениям они относились философски: война есть война. Их боевой дух поддерживало сознание, что они снова обрели свободу и готовы защищать ее. Они с нетерпением ждали того дня, когда благодаря их усилиям свободным станет весь народ страны, от побережья до побережья.
А в Цитадели женщины в наушниках тщательно записывали все, о чем сообщали операторы парарадио. Их доклады перепечатывались, систематизировались, обобщались, снабжались ссылками и комментариями. Два раза в день дежурный офицер связи клал на стол майора Ардмора сводку за последние двенадцать часов. Сообщения из почти двух десятков епархий, адресованные Ардмору, приходили непрерывно и кипами ложились на тот же стол. Кроме этих бесчисленных бумаг, каждая из которых требовала его личного внимания, к нему поступало множество отчетов из лабораторий: помощников у Кэлхуна теперь хватало, все пустовавшие, заселенные лишь призраками погибших комнаты были заполнены, и работа там шла по шестнадцать часов в день.
Отдел кадров тоже заваливал его отчетами, персональными характеристиками, запросами на допуск и уведомлениями о том, что тому или иному отделу требуется дополнительный персонал – нельзя ли активизировать службу набора кадров? Кадры были настоящей головной болью. Снова и снова приходилось решать головоломный вопрос: кого можно посвятить в тайну? Весь персонал был разделен на три категории. Рядовые служащие, занятые на рутинных и вспомогательных работах, – например, секретарши и делопроизводители, – их держали в полной изоляции от внешнего мира. Служителям храмов, имевшим дело с публикой, сообщали только то, что им необходимо знать, и они даже не догадывались, что служат в армии. Наконец, сами «священники» по необходимости должны были быть в курсе дела – их приводили к присяге, зачисляли в армию Соединенных Штатов и объясняли истинное назначение всей организации.
Но даже «священники» не знали главного секрета – научного объяснения чудес, которые они творили. Их обучали обращению с вверенными им техническими устройствами – обучали тщательно и дотошно, чтобы они могли безошибочно пользоваться смертоносными символами своей власти. Но если не считать тех редких случаев, когда наружу выходил кто-нибудь из первоначальной семерки, ни один человек, знакомый с эффектом Ледбеттера, никогда не покидал Цитадели.
Со всей страны в Главный храм близ Денвера прибывали под видом пилигримов кандидаты в «священники». Здесь они жили в подземном монастыре, расположенном под зданием храма этажом выше Цитадели. Их подвергали психологической проверке всеми способами, какие только можно изобрести. Не прошедших испытание отсылали назад, в местные храмы, где они работали простыми служителями, так и не узнав ничего существенного.
