К тому же выводу пришел и специалист по военной истории Ю. Г. Алексеев: он считал, что названный поход в Ливонию «можно расценивать как крупный успех оперативного масштаба. Противнику был нанесен большой материальный и моральный ущерб, войска его были разбиты»
[68].
Ливонские немцы показали, что еще сохраняют боеспособность и после Гельмеда, нанеся удары у Красного городка, а затем у Изборска, который захватчики пытались штурмовать, но не имели успеха. Вторжение ливонцев было нацелено на Псков, однако под стенами города противник ничего не добился. Контрнаступление князя Д. В. Щени вынудило неприятеля отступить; новая баталия состоялась у озера Смолина (1502), где немцы, отбившись в недолгом бою, ушли, но потеряли обоз
[69]. Оценка этого сражения в русских и немецких источниках диаметрально противоположна: обе стороны приписывают себе победу, но с оговорками и признанием того, что сражение в целом было до крайности тяжелым. Типографская летопись сообщает скорее о неясном исходе баталии: «Учинишася… бой месяца сентября 13 день, и бишися, и разидошася обои». Тот же Ю. Г. Алексеев, анализируя исход битвы, приходит к выводу, который по тону близок к этому летописному известию: «Сопоставление русских и немецких источников позволяет оценить событие у оз. Смолина как бой с неопределенным исходом»
[70].
Но так или иначе, а немцам пришлось покинуть Псковскую землю, угроза самому Пскову исчезла. Таким образом, усилиями одного (!) Щени (уже без князя Ярославского) был достигнут частичный тактический успех, хотя и не полный разгром неприятеля. Остается добавить: когда князь Ярославский действовал в одиночку, без Щени, то удостоился от псковичей скверной оценки: «проторей» от него много, а идти в бой против немцев он не спешит
[71].
В середине 1500-х годов князь Даниил Васильевич Щеня — в зените славы. Он не только считается лучшим, то есть самым талантливым и безусловно надежным военачальником высшего тактического уровня, он еще и царедворец из числа самых доверенных, самых высокопоставленных вельмож при особе великого князя Ивана III. Так, в момент, когда слабеющему титану, государю московскому, пришлось составлять завещание, среди немногочисленных знатнейших бояр присутствовал и Щеня.
Формально старшим среди российских воевод считался тогда сын великого Холмского — Василий Данилович. Но он сохранит свое высокое положение недолго, станет жертвою опалы (1508), и тогда на смену ему придет именно Щеня.
В 1505 году место скончавшегося Ивана III на русском престоле занимает Василий III. Великий князь Василий Иванович родился 25 марта 1479 года. При жизни отца получил колоссальный управленческий опыт. Бывал в опале за какие-то смутные связи с заговорщиками, получил прощение. От матери, Софьи Палеолог, внучки одного константинопольского императора, племянницы другого и супруги Ивана III в течение долгих десятилетий, Василий Иванович мог получить понимание того, как плести большую придворную интригу. От отца — как рассуживать суды и вести державные дела. После кончины родителя он взошел на престол взрослым человеком с навыками государственного деятеля. Он не обладал могучим стратегическим гением родителя, не умел творить чудеса в дипломатии и с невероятной точностью высчитывать, когда и куда именно следует нанести решающий удар, чтобы противник уже не оправился от полученной раны. Однако Господь Бог все же не обошел его своими дарами в такой степени, чтобы можно было сказать: на сыне великого отца природа отдохнула. Василий III обладал должной твердостью характера, крепкой верой (даже, пожалуй, более крепкой, прямой и прозрачной, нежели у Ивана III) и необходимой долей отваги. Подобно отцу, он передоверял тактику своим воеводам, но мог и сам выйти в поле. А среди воевод он больше держался за открытые отцом кадры, нежели разыскивал новые. При нем в пантеоне великих русских полководцев распустился разве что один цветок — боярин и воевода Иван Хабар… Щеня же для великого князя был живой драгоценностью.
Василий III придерживался стратегии отца. Великий князь продолжал объединение русских земель, присоединив к Московскому государству Псков и Рязань. Он также упорно дрался с Литвой за Смоленск и Полоцк. В этой тяжкой борьбе ему препятствовало новое настроение горожан Литовской Руси: от Александра Ягеллона крупные русские города его державы получили обширные права на самоуправление. Это было экстренной мерой, предпринятой в критических обстоятельствах. Фактически великий князь литовский «покупал» лояльность своих иноверных подданных, живших теперь в «прифронтовой полосе». Не повергни Иван III литовские армии, так ничего бы не «подарил» литовский правитель городам Руси… Горожане (небезосновательно) сомневались в том, что московские государи сохранят за ними эти права, и оказывали русским войскам более упорное сопротивление, чем раньше.
В 1505–1506 годах разразился масштабный конфликт с Казанью, фактически ускользнувшей из объятий московского вассалитета и устроившей резню русских (погибло 15 тысяч человек). Василий III попытался восстановить свою власть над ханством. Наступление на Казань мыслилось московским стратегам как масштабная «фронтовая» операция. Весной 1506 года туда были направлены две большие рати по пять полков — судовая и конная.
Первая из них, судя по количеству воевод и фигуре командующего, объединяла главные силы. Возглавляли ее брат Василия III князь Дмитрий Иванович Жилка и воевода князь Ф. И. Бельский. Конную, вспомогательную рать возглавил князь А. В. Ростовский. Судя по количеству воевод, она, даже уступая по численности судовой рати, была все же весьма значительной: в одном только Большом полку числилось четверо воевод, в других полках — от одного до трех.
Судовая рать Дмитрия Жилки прибыла под Казань ровно на месяц раньше конной — 22 мая 1506 года. Высадилась без разведки, двинулась к Казани в пешем строю, напоролась на татарскую засаду и понесла тяжелые потери.
Однако от осады Дмитрий Иванович не отказался и встал у стен города. Он отправил гонца в Москву и получил оттуда ответ: ждать подмоги, не начинать штурм Казани, пока не подойдет новая рать — под командованием опытного воеводы князя В. Д. Холмского. Но Дмитрий Иванович, проигнорировав этот приказ, не стал ее дожидаться. Как видно, его мучило ожидание кары со стороны Василия III за беспечность, проявленную при высадке и стоившую очень дорого. Он понимал: когда прибудет князь В. Д. Холмский — не только крупный военачальник, но еще и доверенное лицо Василия III, его свойственник (Василий III приходился ему шурином), тогда командование перейдет в другие руки. Следовательно, с приездом Холмского у незадачливого полководца не останется ни единого шанса делом оправдаться за поражение, а до сего момента это еще возможно — если взять город самостоятельно, притом в самые короткие сроки. Князь Ростовский подошел к Казани с полками конной рати 22 июня. Под Казань уже двигалась рать князя В. Д. Холмского, но дойти еще не успела; Дмитрий Иванович опять не стал ее дожидаться. 25 июня он попытался штурмовать город, но напоролся на ответную вылазку татар и вновь потерпел тяжелое поражение. Русские войска, утратив порядок, отступали. Часть их уходила с Дмитрием Ивановичем на судах к Нижнему Новгороду, а другая часть под командой служилого татарского царевича Геналея и русского вельможи Ф. М. Киселева отправилась «полем» к Мурому. Вслед за потрепанными полками помчалась казанская погоня. Но царевич и Киселев погоню разбили, взяли пленников и спокойно дошли до Руси. Виновник казанского разгрома — все тот же Дмитрий Жилка, пожелавший, надо полагать, отмыть грех прежнего своего поражения триумфальным взятием Казани. Не имея достаточно сил после тяжелых потерь при высадке, он возомнил, что свежих полков князя А. В. Ростовского ему хватит для победы. Но безобразное командование («с небрежением», как говаривали люди той эпохи) опять привело его к неуспеху.
