События 1521 года предстают ужасающим, мрачным полотном. Невольно возникают мысли: а не преувеличил ли немецкий дипломат, без особенного успеха вершивший свою службу при дворе Василия III, масштабы урона, нанесенного упрямым русским?
К сожалению, собственно русские источники подтверждают в рассказе Герберштейна многое, даже слишком многое. Русские летописи пестрят сообщениями, что «крымский царь», перейдя Оку, «много пакости доспел православному християнству», что татары «много пожгли сел и деревень. А князей и бояр, и княгинь и боярынь, и черных людей в полон взяли бес числа множество», что Коломенская земля и Южное Подмосковье страшно пострадали от нашествия, разорению подвергся Николо-Угрешский монастырь, стоящий неподалеку от столицы, а его соборный храм рухнул от пожарного зноя. Сопротивляясь крымцам, погибли за Отечество воеводы Иван Шереметев, князь Владимир Карамышев-Курбский, Яков и Юрий Замятины. Попал в плен князь Федор Лопата-Оболенский, отважный и даровитый полководец…
Но отвагу и смекалку рязанского воеводы русские источники также подтверждают. Герберштейн с беспощадным критицизмом живописал картины несогласия между воеводами и общего разорения земли, но в отношении Ивана Хабара он гораздо более снисходителен, находя, что в атмосфере ужаса, беспорядка, растерянности тот повел себя как мудрый государственный муж с твердой волей и чувством собственного достоинства.
Герберштейн сообщает о нем следующее: один из советчиков крымского правителя все время «выставлял на продажу кое-что из добычи под стенами крепости, намереваясь при удобном случае ворваться в ворота вслед за русскими покупщиками и, выбив оттуда стражу, захватить крепость. Царь хотел помочь его предприятию, также пустив в ход хитрость. Он послал одного из своих людей… к начальнику крепости, которому приказывал, как рабу своего данника, доставить ему все, что он требовал, провиант и все прочее необходимое, а также явиться к царю лично. Начальником же был Иван Хабар, человек, искушенный в военном деле и такого рода уловках, так что его никоим образом нельзя было выманить из крепости; он попросту ответил, что ничего не знает о том, что его государь — данник и раб татар, если же его известят об этом, то уж он знает, как тогда поступить. Ему тотчас же предъявили грамоту его государя, подтверждавшую обязательства последнего перед царем. Меж тем как начальник пребывал в тревоге из-за этой грамоты… Чтобы лучше скрыть свой умысел, татары за определенный денежный выкуп освободили знатного человека князя Федора Лопату и весьма многих других русских, захваченных при набеге на Москву; более того, пленников стерегли столь небрежно, как бы специально давая им возможность бежать, что большинство из них действительно убежало в крепость. Князя Федора Лопату, знатного человека, попавшего среди прочих во время этого наезда в плен и бежавшего, а также многих других, из хитрости отпущенных татарами и бежавших в крепость, татары требовали вернуть. Тогда татары огромной толпой подошли к крепости и стали требовать вернуть беглецов. Хотя перепуганные русские вернули их, однако татары не только не отступали от крепости, но за счет множества новоприбывших их число даже возросло… Тогда пушкарь Иоанн Иордан, по происхождению немец, уроженец долины Халя… быстрее московитов оценив опасность, выстрелил на свой страх и риск по татарам и литовцам из выстроенных в ряд орудий… обнаружил их замысел, когда они уже вплотную приблизились к стенам, так что из большого орудия им нельзя было причинить уже никакого вреда. Он доложил об этом начальству и хотел стрелять, но те не согласились на это из страха. Он все-таки выстрелил один раз в толпу неподалеку от царя, чем привел их в такой ужас, что они разбежались прочь от крепости… Царь потребовал от начальника крепости объяснений; тот отвечал, что в нанесенной царю обиде повинен пушкарь, стрелявший без его ведома и приказа, возложив таким образом на пушкаря всю ответственность… Царь немедленно потребовал выдать его, и большинство, как это чаще всего и бывает в отчаянном положении, решило подчиниться… Воспротивился этому только начальник Иван Хабар, и лишь благодаря его покровительству немец был тогда спасен. Царь же, либо не вынося промедления, либо потому, что его воины были обременены добычей… вдруг снялся с лагеря и ушел в Тавриду, забыв даже в крепости грамоту московского государя с обязательством быть ему вечным данником. Взятый им в Московии полон был столь велик, что может показаться невероятным… Казанский царь Сагиб-Гирей всех захваченных им в Московии пленников продал татарам на рынке в Астрахани, расположенной… близ устья Волги»
[96].
Все сплоховали — кто-то от легкомыслия, кто-то от гордыни, большинство — просто из-за отсутствия опыта. Но среди этого кровавого хаоса Иван Васильевич стоял нерушимо, как «столп царства».
Как уже говорилось выше, русские источники в целом дают подтверждение рассказу Герберштейна. Действительно, велись переговоры о судьбе знатного пленника — князя Федора Лопаты-Оболенского. Хабар выкупил его за астрономическую по тем временам сумму: 600 или, по другой летописи, 700 рублей серебром. Действительно, грамота, выданная под давлением вооруженной мощи крымцев, была возвращена. Документы того времени повествуют: «И взял тогды царь крымской на великого князя грамоту данную, как де великому князю дань и выход давать ему. И тое грамоту Божиим милосердием у царя взял на Резани Оманом Иван Васильевич Хобар Симской»
[97]. Действительно, крымцев Иван Васильевич отбил, в город они не вошли.
Под рукой у наместника рязанского была горсть храбрецов из старинного рязанского боярства. Еще недавно они служили собственному князю и вдруг стали подданными Москвы. Далеко не все, надо полагать, испытывали восторг от подобной перемены, но в критический момент ни в чем своего московского начальника не подвели, не сдали врагу. Это «Булгак да Федор Денисьевы, Иван да Семен Коробьины, Стрекало Измайлов, да… Клементей да Василей да Михайло Кобяковы, Федор Сумбулов»
[98].
Конечно, эпизод с Рязанью несколько «смазал» впечатление от той акции устрашения, которую провел в сердце русских земель крымский хан. И. В. Симский показал: хоть и страшны крымцы, пришедшие не «скорым изгоном», а «в силе тяжкой», но и на них управа найдется, это не столь уж непобедимый противник. Вскоре он получил от великого князя честно заработанный боярский чин.
После кампании 1521 года наступило время делать выводы на будущее. Прежде всего — укреплять оборону, пребывать в постоянной готовности дать отпор незваным пришельцам. Там, где неприятель слабее — а это, несомненно, младший Казанский «юрт», — проявить активность и в перспективе вновь, как при Иване III, поставить эту враждебную территорию под русский контроль.
Необходимые выводы были сделаны, и на протяжении полустолетия крымцы более не прорывались к ядру коренных земель России.
Но прежде произошел «разбор полетов», то есть решение вопроса о том, кого винить за общий военный провал. «Когда татарские цари покинули… Московию, — свидетельствует Герберштейн, — государь Василий снова вернулся в Москву… При дворе государя возник спор, кто был виновником бегства русских при Оке: старейшие возлагали вину на командовавшего войском князя Димитрия Бельского, молодого человека, пренебрегшего их советами, говоря, что татары перешли реку по его беспечности, а он, отводя от себя обвинение, утверждал, что прежде всех начал бегство… князь Андрей, младший брат государя, а прочие последовали за ним. Василий, не желая показаться слишком строгим к брату, который явно был виновником бегства, лишил должности и княжества одного из начальников, бежавшего вместе с братом князя Ивана Воротынского, и заключил его в оковы»
[99].
