Так вот, если рассматривать столкновение Юрия Захарьича с князем Щеней через призму местнических канонов, то досаду боярина следует объяснять тем, что его род поставлен слишком низко, ниже рода Щени. Соответственно, боярин не признает правоты государя, наносящего урон родовой чести, но государь все равно сообщает ему: пост придется занять, ибо я считаю это уместным, а урона твоей чести не нанесено.
С точки зрения обычаев и порядков второй половины XVI столетия, конечно, виден проигрыш местнического столкновения. Но… в конце XV столетия названной системы еще не существует.
Другие историки отрицали подобный подход. Так, великий знаток местничества А. И. Маркевич писал: «Мы полагаем, что Юрий Захарьич не местничался с князем Д. Щеней, а не хотел лишь быть в Сторожевом полку, полагая, что эта служба для него низка. Отказ этот, собственно говоря, не имеет даже местнического характера».
Действительно: во-первых, от того времени не дошло ни единого свидетельства о «местнических тяжбах», столь обычных для более позднего периода. Во-вторых, странно то, что семью годами ранее в аналогичной ситуации Ю. З. Кошкин промолчал, а тут вдруг возмутился. В-третьих, о совершенно ином характере конфликта говорит разъяснение, которое отправил в войска сам великий князь. Иван III, то ли желая смягчить суровый приказ, отданный им Ю. З. Кошкину, то ли отыскивая прецеденты, которые обосновали бы его действия, велел напомнить боярину о примере, который, с точки зрения государя, отлично подходил к ситуации. Относительно недавно «были на Костроме воеводы по полкам: в Большом полку — князь Олександр Федорович Ростовской; в Передовом полку — князь Иван Васильевич Стригин Оболенской; в Сторожевом полку — Федор Давыдович»
[122].
Этот Федор Давыдович, названный в послании Ивана III, — не кто иной, как боярин Ф. Давыдов-Хромой, один из крупнейших государственных деятелей эпохи Ивана III, видный полководец, знатнейший аристократ из рода Акинфа Великого, уходящего корнями в XIII век. Боярский чин он получил раньше Юрия Захарьича, притом минуя чин окольничего. По понятиям того времени, положение Федора Давыдовича при дворе сопоставимо со статусом самого Юрия Захарьича, если не выше. Иными словами, если уж сам Федор Давыдович Хромой, человек великого рода и высокого положения, не протестовал против назначения его воеводой в Сторожевой полк, то и Юрию Захарьичу не на что обижаться.
Но такие доводы очень далеки от обычного хода местнического «дела», каких от будущих лет известно великое множество. Случись местническая тяжба, и обе стороны стали бы приводить собственные службы и службы своих родственников (как живых, так и уже почивших), отыскивая, кто из них стоял выше, сопоставляя служебный статус прямо и косвенно — порой через очень дальнюю родню. В данном случае все выглядит иначе: Иван III напоминает Юрию Захарьичу, что другой знатный человек из его социального слоя (древние московские боярские роды) согласился возглавить слабый Сторожевой полк, притом в ситуации, когда во главе полевого соединения стоял не сам государь, не член его семьи, а всего лишь один из служилых князей.
Значит, речь идет не о личном и не о родовом ущербе, который был ему нанесен, как считает Ю. З. Кошкин, а об ущербе иного рода: унижении общественной группы, представителем которой он являлся. «Прецедент Ф. Д. Давыдова-Хромого» не имеет смысла в контексте родового конфликта, он обретает значение лишь в контексте социального столкновения.
Но не был ли инцидент вспышкой личного раздражения или же своего рода интриганством со стороны удачливого полководца, сразу после большой победы задвинутого на второй план? Известный историк русского Средневековья А. А. Зимин считал, что Юрий Захарьич просто в раздражении «каламбурит». При таком подходе столкновение Юрия Захарьича и князя Щени получает смысл личной неприязни, личной обиды, не более того. Но ситуация далеко не столь проста. Она представляет собой видимую часть айсберга, за которой укрыта грозная опасность.
Боярские роды Москвы, столетиями верно служившие государям московским, имевшие значительный вес при дворе, в то же время не могли похвастаться хотя бы каплей княжеской крови в жилах.
При Иване III, в начальный период строительства Московского государства, социальное положение названных родов еще не претерпело сколько-нибудь значительных изменений. Выходцы из боярских семейств всё еще занимали высокие посты в московской администрации, пребывали на наместничестве в иных городах России, а также на воеводстве в крепостях и действующих на фронте полевых соединениях. Однако изменения в политическом устройстве державы вели к принижению московского боярства. Оно должно было потесниться на высших этажах управления страной, и оно в конечном итоге потеснилось.
Этот процесс развивался медленно, на протяжении нескольких поколений. Однако его корни уходят в эпоху Ивана III, точнее говоря, в последнюю треть XV столетия.
Еще в середине XV века Московского государства не было. Вместо него на необозримых пространствах раскинулось несколько независимых держав: Великое княжество Московское, Великое княжество Тверское, Великое княжество Литовское с широкой полосой «Литовской Руси», княжество Рязанское, княжество Ярославское, полуавтономный Ростов со своим княжеским домом, Псковская вечевая республика, Господин Великий Новгород и несколько менее значительных государственных образований. Они воевали друг с другом, имели собственные законы, управлялись собственными государями или выборными аристократическими администрациями, чеканили собственную монету, наконец.
Прошло несколько десятилетий.
К 1500 году многих из этих государств уже не существовало: Москва безраздельно подчинила себе всех, помимо Рязани и Пскова отвоевала себе у Литвы значительную часть ее владений. На месте политического крошева, великой пестроты появилась Россия — единая централизованная монархия.
Некоторые княжеские династии не могли примириться с властью Москвы. Их представителям оставалось либо погибнуть, либо, оставив свои земли, эмигрировать. Но подавляющее большинство княжеских и боярских родов предпочли перейти на московскую службу. Более того, многие великие роды, сочтя службу на московского государя делом почетным и доходным, желая его защиты и покровительства, добровольно переходили под руку Москвы. Так в Москве появились целые фамилии Ярославских, Суздальских (Шуйских), Ростовских, Воротынских и других пришлых князей — как Рюриковичей, так и Гедиминовичей. Помимо титулованной знати к новой русской столице стекалась и нетитулованная: боярство, прежде всего тверское, ушедшее служить Москве за несколько лет до полного подчинения ею Твери…
Получив в свои руки столь значительный кадровый ресурс, великий князь московский Иван III должен был встроить его в уже существующую старую военно-политическую элиту Москвы. А она состояла большей частью из представителей Московского княжеского дома Рюриковичей-Калитичей, а также древних боярских родов. Прежде всего, удовлетворяя амбициозные запросы княжеской аристократии, Иван III, а затем и его сын Василий III должны были отдать часть ключевых постов титулованной знати. Следовательно, нетитулованную знать (боярские роды Москвы) ожидало прощание с той частью управленческого «пирога», которая отныне отымалась у них и переходила к новым «пользователям».
