То, что произошло в дальнейшем, показывает две важные черты в характере князя Микулинского. Во-первых, личную смелость. Он отважился забраться в самое логово неприятеля и не торопился оттуда уходить. Вероятно, его удивляло отсутствие у татар такой же мощной системы обороны, что и у русских. А раз ее нет, вторгшийся отряд мог чувствовать себя почти безнаказанно. Во-вторых, в крови у большинства русских военачальников того времени кипело стремление отогнать татар, отбить «полон», самим взять на чужой территории «рухлядишки»… Микулинский был настроен иначе. Он стремился не отогнать, а уничтожить противника, а потому всегда оказывался сторонником решительных действий.
Вторжение московских полков оказалось неожиданным для казанцев. Современник досадовал: жаль, не взяли тогда столицу ханства, снаряженных к бою людей там стояло совсем немного… Неприятельские земли преданы были огню и мечу: русские вели себя на территории татар точно так же, как те — на территории русских.
Хан Сафа-Гирей, казанский правитель, охотился тогда неподалеку от своей столицы. Он нарвался на русскую армию, располагая лишь «небольшой дружиной» да охотничьими псами. Тем не менее хан решил принять бой и был разбит таранным ударом одного Передового полка князя Микулинского, «втоптавшего» Сафа-Гирея в город. Победителям достались шатры, казна, даже пища хана.
Когда русское нашествие удалилось от стен Казани, хан собрал оставшихся людей и отправил сильный отряд в погоню. После нескольких дней преследования татары утомились и решили, что враг ушел. Они остановились на ночлег, но не выставили охрану и даже караульных при конских табунах. И вот среди ночи казанцев разбудил беспощадный неприятель, ударивший из укрытия. Бóльшая часть татар полегла на месте, многие оказались в плену, и лишь незначительной части удалось скрыться. Небывалый разгром!
Иван IV вновь раздает дары военачальникам.
Русские воеводы могли уйти из Казанской земли, вдоволь набрав «полона» и разорив противника. Но им требовалось не только это, но также истребление живой силы неприятеля. И они дважды вступали в «прямое дело», хотя такой задачи перед ними не ставилось. В чем тут причина? Прежде всего в том, что все они, в том числе и князь Микулинский, знали: следующая встреча с теми, кого они пощадили на чужой земле, может состояться на своей.
По границам России того времени проходил «цивилизационный разлом», там шла борьба разных вер, этносов и мировоззрений, а потому рубежи страны кипели беспощадно жестокой войной.
В следующем большом походе против Казани Семен Иванович числится одним из бояр в царской свите и вторым воеводой Государева полка. Пост — далеко не самый высокий. Первым воеводой в том же полку шел князь Иван Федорович Мстиславский, бывший намного моложе, менее опытным, зато более знатным, нежели Семен Иванович. В январе 1550 года войско, возглавленное самим царем, вышло из Нижнего. На этот раз главные силы русских сумели добраться до Казани, но здесь их ждала неудача.
Зима выдалась студеной. От мороза гибли люди и лошади. Весна началась с проливных дождей. В русском лагере начались разговоры о «казанских волхвах», губивших воинство с помощью колдовства.
Штурм города принес обеим сторонам страшные потери. Казанцы стояли крепко, сбросить их со стен не удавалось.
Надвигалась полная распутица или, как выразился летописец, «аерное нестроение». Пушки не могли действовать из-за дождей, дороги развезло, земля у стен Казани превратилась в жидкую грязь. Простояв 11 дней у столицы ханства, русская армия была вынуждена оставить город в покое. Началось медленное отступление.
Добравшись до реки Свияги, молодой царь заметил живописную гору Круглую. Взобравшись на нее, Иван IV увидел, насколько неприступной может быть крепость, если воздвигнуть ее на горе. Очевидно, именно тогда, в феврале или марте 1550 года, ему в голову пришла мысль о создании тут нового городка. Этой идее суждено надолго определить течение жизни Семена Ивановича.
Но пока князь нужнее всего в коренных землях Московского царства. Несколько месяцев он отдыхал от ратных забот, а в июле вышел в царской свите для нового похода. Войско пошло к Коломне. Ждали двадцатитысячную орду из Крыма. Никто не знал, где ждать очередного нашествия.
В начале августа пришли грозные известия: да, с крымским «царевичем» идет тридцатитысячное войско на Рязань и Мещёру. Иван IV посылает туда Семена Ивановича с пятью полками. Вскоре сам царь, помолившись «у Николы Зарайского», отправился вслед за полками в Рязань. Как видно, в тот год ждали нового масштабного столкновения. Но уже 16 августа Иван Васильевич возвращается в Москву: большого сражения не произошло. По всей вероятности, татары, узнав о выдвижении крупных сил, не решились вступать в противоборство и повернули назад.
Воеводе достается еще один глоток мирной жизни перед большим военным делом. Через несколько месяцев после «рязанской тревоги» он отправится на Свиягу…
Казанские походы принесли Семену Ивановичу громкую славу. По свидетельству современника, князь превосходно владел оружием, был красив и отличался большим долготерпением к житейским неудачам. Царь ценил его как человека, способного дать мудрый совет. Врагам же его присутствие в войске внушало тревогу: «Многие русские воины и вражеские бойцы видели издалека, когда сходились для боя полки, как скачет он, словно огненный, на своем коне, и меч его и копье, словно пламень, во все стороны обрушиваются на врагов и посекают их, пробивая в них улицы, и конь его, казавшийся змеем крылатым, летает выше знамен…»
[260] Воевода князь Андрей Курбский, знавший Семена Ивановича по походам начала 1550-х годов, называл его человеком «очень храбрым и искусным в героических делах»
[261].
Помимо известности полководец обрел также боярский чин — высший в Думе. Богатство, знатность и очевидные заслуги перед государем позволили ему «перескочить» через чин окольничего. Это произошло около 1549 года. Боярские списки середины XVI века показывают: Микулинский считался ровней высокородным Шуйским, Палецким, Глинским, Пронским и явно превосходил в статусе большинство аристократов из старых боярских родов Москвы — Шереметевых, Шеиных или, скажем, Заболоцких. Ну а «верхнему ярусу» служилой знати, тем же заоблачным Гедиминовичам — Бельским, Мстиславским или, например, Щенятевым, он уступал… Правда, совсем немного.
Для русского командования после нескольких тяжелых походов на восток стало очевидным: переброска войск с русской территории до Казани сопряжена с опасным разрывом коммуникаций. Для успеха под стенами чужой столицы требовался опорный пункт, вынесенный далеко в земли неприятеля. А чтобы создать его и удержать в отсутствие большой армии, нужен был человек великого мужества и рассудительности. Ведь никто в Москве не собирался вечно держать крупное полевое соединение на восточной окраине России. И, значит, следовало кому-то доверить судьбу новой крепости в окружении воинственных народов.
