Память Костаса услужливо воскресила горящие в ночи плоты, на которые незадолго до этого взошли идиллийцы, не желавшие расставаться с погибшими. Или желавшие расстаться с воспоминаниями об их гибели.
Представлять на одном из них Арору было мучительно. Главным образом от того, что это вина Костаса.
– Она сильная, – упрямо тряхнул головой он. – И через столькое уже прошла, что не сдастся сейчас!
Во взгляде идиллийца появилось одобрение.
– Надеюсь, вы правы. Арора сейчас в голокубе, это часть терапии. Ландшафтный дизайн – её хобби, так что мы перенесли её домашние программы и загрузили в куб. Привычное занятие может поспособствовать восстановлению. Она почти ни с кем не говорила с тех пор, как её привезли. Попытайтесь, может, у вас получится придать ей сил.
– Сделаю всё, от меня зависящее, – пообещал Костас.
Голокуб представлял собой просторную высокотехнологичную комнату, в которой пациент мог спроектировать всё, на что хватало его воображения, базы голографических образов или умения пространственного моделирования.
Арора стояла спиной к двери, не в больничной пижаме, а в привычном платье. Разве что вырез на спине открывал полосы синтеплоти, ярко выделяющиеся на тёмной коже.
Зара творила сад.
Занятие настолько поглотило идиллийку, что она не отреагировала на появление гостя. Отточенными, уверенными движениями Зара распределяла семена цветов и саженцы деревьев, изредка правя что-то в задумке. Вид у неё был умиротворённый, и Костас невольно перевёл дух. Врач явно преувеличил, и Арора шла на поправку. Может, она не скоро вновь будет улыбаться и смеяться, но «уходить» точно не собирается.
Не желая вмешиваться, Костас подпёр дверной косяк спиной и молча наблюдал, как идиллийка устраивает новый, прекрасный мир.
Когда предварительная работа была окончена, Зара активировала симуляцию роста. На глазах очарованного китежца сквозь землю проросли нежные побеги, скоро превратившиеся в траву и яркие, крупные цветы. Ветви деревьев расцветили белые, розовые и лиловые лепестки. Взмах руки – и вот весна сменилась летом, наполняя сад яркой жизнью. Одни растения отцвели, уступая место другим, не менее прекрасным.
Костас улыбнулся, любуясь редким для Китежа буйством красок, но Арора вновь взмахнула рукой, и на смену лету пришла осень. Пришла медленно, позволяя со всей отчётливостью прочувствовать пришедшее с ней умирание. В саду Ароры не было деревьев с яркими сочными плодами, лишь скрюченная иссохшая листва, укрывшая увядшие цветы.
А потом пришла вьюга. Беспощадная, содравшая с деревьев остатки листьев, оставившая лишь голые, перекрученные сучья. Они неприятно напомнили китежцу обгоревшие руки, прикрытые, словно саваном, снегом.
Аллегория смерти была настолько сильной, что Костасу захотелось поскорее убраться отсюда. Выйти на улицу, вдохнуть напоенный ароматами воздух, и убедиться, что жизнь всё-таки сильнее смерти.
От постыдного побега его останавливала лишь Зара: идиллийка, опустив руки, смотрела на созданную ей же самой картину пустым, ничего не видящим взглядом. Яркое пятно на бело-сером фоне. По спине Костаса пробежал холодок – на миг ему показалось, что это сама Смерть зовёт Зару в свои владения.
Сколько Рам простоял, будто околдованный этой мёртвой пустошью, он не знал. Очнулся, лишь когда взмах руки идиллийки уничтожил замёрзший сад, и Арора начала творить новый.
Костас отчего-то не сомневался, что тот постигнет та же участь, что и прежний.
Полковник мотнул головой, прогоняя наваждение, а потом решительно вторгся в призрачный мир, встав напротив Зары. По её щекам текли слёзы.
– Всё уже кончилось, – негромко сказал он. – Мы вернули контроль над городом, а тот, кто это устроил, мёртв и никогда не повторит ничего подобного. Каждый, кто причинил вред горожанам, получил по заслугам.
Костас говорил, но видел, что Арора смотрит сквозь него, будто он был призраком, принадлежал иному миру. Словно она осталась в том занесённом снегом саду.
Поддавшись наваждению, полковник положил ладонь на плечо Зары, опасаясь почувствовать лишь холод.
Плечо было тёплым.
Прикосновение создало иллюзорный мостик между двумя мирами, и взгляд Ароры переместился сперва на руку Костаса, а затем на его лицо.
– Всё кончилось, – повторила она бесцветным голосом.
Костас сглотнул подступивший к горлу ком. Перед ним стояла тень прежней идиллийки. Лишённая жизнерадостности и той жажды действия, что сперва раздражали, а потом очаровали китежца. В ней словно что-то надломилось, перекрыв ток самой жизни.
Первым порывом Рама было сказать, что она нужна своему городу и его жителям, что он тонет в делах и не справится без неё. Привычное дело могло помочь Ароре вернуться к нормальной жизни. Но тут Костас вспомнил, что ближайшим делом будут массовые похороны. Вряд ли это то занятие, что способно вернуть Зару в норму.
– Прости меня, – попросил он тихо. – Я не уберёг город, не уберёг тебя, твою соуль, твоих людей. Это моя вина.
В глубине души Костас надеялся, что она поверит. Иногда людям не хватает малости – найти виноватого. Тогда всё обретает хоть какой-то смысл, и злом кажется не весь мир, а один-единственный человек. И, изгнав виноватого из жизни, многие обретали покой. Полковнику не нравилась идея быть навсегда изгнанным из жизни Ароры, но мысль, что она изгонит из жизни саму себя, ранила его ещё больше.
– Твоя, – согласилась идиллийка, – и всех тех, кто пришёл в наш мир с войной. За что? Что мы вам сделали?
Глядя в её мокрые от слёз глаза, китежец не знал, что ответить. Что они пришли защитить свои планеты от Доминиона? Но в армии Доминиона не было ни одного идиллийца, а жители этой планеты не причинили никому зла. Что он и его дочь пришли мстить за Дорсай? Но идиллийцы не бомбили Дорсай и не устраивали там геноцид. Что Идиллия виновата лишь тем, что, не желая войны, присоединилась к Доминиону? Но идиллийцы просто кормили людей и поставляли им цветные камешки для развлечения.
Идиллия просто оказалась удобной стратегической целью. Холодный расчёт, ничего больше. Наверное, с тем же циничным равнодушием император приказал бомбить мятежный Дорсай, а Консорциум построил станцию для извращенцев и взращивал своих политиков в Союзе.
В чём отличие? Чем они лучше? Чем он, Костас Рам, всегда считавший себя человеком чести, лучше злобного ублюдка, называвшим себя императором Доминиона Земли?
Выходило, что ничем.
– Вы ничего нам не сделали, – хрипло произнёс Костас.
– Так уходите! – резко и неожиданно зло крикнула Зара, сбрасывая руку со своего плеча. – Я не хочу жить в вашем кошмарном мире!
Боли в крике было не меньше, чем в тех, что доносились с площади до камеры Костаса.
Ответить было нечем. Комендант развернулся и вышел из голокуба, оставив за спиной плачущую идиллийку и сад, обречённый на смерть.
