– Собери сотников и десятников, – сказал он.
В короткое время собрались те, кто был в курене: четверо сотников и около пятнадцати десятников – остальные оказались в отлучке: при табунах, в дозорах, на охоте или еще где-то в степи. Заходя по двое, по трое, они по-походному коротко кланялись Тэмуджину, бесшумно рассаживались у стен, сдержанно поглядывали на него.
Завязался обычный разговор. Покашливая в кулак, воины негромко говорили:
– Хорошее здесь место, и скоту привольно.
– Река рядом, до леса недалеко.
– Давно тут люди не жили, оттого и звери непуганые…
– Место далековатое от других улусов, вот люди и не решались отрываться от своих.
– Как травы в этих местах? – расспрашивал Тэмуджин, стараясь побольше их разговорить. – Сможете до зимы продержаться?
– Травы хорошие, до зимы хватит.
– До поздней осени продержитесь, а перед снегом перегоним табуны на южную сторону, – говорил Тэмуджин, попивая крепкий айраг из тяжелой медной чаши. – Там меньше снегов будет и пастбища нетронуты.
– Да, да, – те согласно качали головами, скромно потупив взгляды, выжидая главного разговора.
– Ну, – Тэмуджин, допив, со стуком поставил чашу вверх дном, – теперь надо нам поговорить вот о чем. Пора возобновить военные учения…
Тысячник, сотники и все десятники, сидевшие кругом вдоль решетчатых стен, как по уговору согласно закивали, глядя на него. Тэмуджин, не ожидавший от них столь быстрой уступки и приготовившийся было к жесткому спору, не поверил своим глазам. Скрывая свое изумление, он еще раз оглядел их. На лицах у всех было твердое решение и согласие с неизбежным.
Пораженный тому, с какой легкостью все они поддались ему, чувствуя, как у него в груди оттаивает холодок, Тэмуджин переспросил:
– Значит, все согласны со мной?
– Да, – почти хором ответили те, а тысячник сказал за всех: – Мы уже переговорили между собой и решили сначала провести учения по сотням, а потом уж, дней через семь-восемь, выйдем всей тысячей… Поедем на запад, к предгорьям, чтобы здесь не вытоптать траву.
Все еще с трудом веря своей необъяснимой удаче, Тэмуджин решил выпытать у них, почему они согласились с ним так быстро. Это было удивительно, когда даже отцу его, Есугею-нойону, по рассказам Мэнлига, бывало, они противились, когда тот приказывал проводить учения.
– А как же вы сами додумались до этого? – с нарочито спокойной улыбкой спросил он, оглядывая лица сотников. – Как вы решили проводить учения, не дожидаясь моего приказа?
Он чувствовал, что здесь что-то не то, что не могли они сами додуматься до этого без какого-то постороннего повода. Все разрешилось просто.
– Вчера вечером был у нас Кокэчу, сын Мэнлига, и с ним трое молодых шаманов, – сказал за всех тысячник. – Собрали они нас с сотниками и десятниками, тут за куренем, вели с нами разговор. И объявили свое предсказание, что в будущем наше племя ожидают большие войны. Мол, все эти столкновения, какие у нас бывали в прежние годы, покажутся мальчишечьими играми по сравнению с теми, что нас ожидают, – это будут очень большие и жестокие войны. И, мол, лишь те роды выживут, чьи войска неустанно будут учиться воинскому искусству. Слабые погибнут, а останутся лишь сильнейшие. А еще Кокэчу нам сказал: многие из нойонов захотят быть старшими в племени, но ханом станет единственный – Тэмуджин-нойон, а воины его будут все багатуры. Подобно восточным духам они будут внушать всем страх и ужас. Потому, мол, неустанно учитесь воинскому искусству и учите своих детей. Тут же они предсказали, что в ближайшие дни вы прикажете выходить на учения, а нам велели подниматься по первому слову. Великое благо, сказали, сотворит ваш Тэмуджин-нойон, идите за ним без раздумий!.. Ну, мы тут же и решили, что не будем дожидаться приказа, сами выйдем, уже и время себе назначили.
Тэмуджин, потрясенный услышанным, некоторое время молчал. «Великую услугу оказал мне Кокэчу! И в самое время, когда мне это нужно», – с благодарностью подумал он и сейчас был готов крепко обнять его, как самого дорогого друга.
– А больше они ничего не говорили? – сдерживая любопытство, с нарочитой улыбкой спросил он. – Может быть, еще что-нибудь предсказывали?
Тысячник пошевелил бровями, будто смутившись, и продолжил:
– Неслыханные вещи они говорили, верить или не верить, мы даже и не знаем…
– Говори.
– Сказали они еще, что у Тэмуджина-нойона будут новые законы, каких еще не знали степные люди. Как будто лучшие из воинов, умнейшие и отважные, пусть даже из харачу или рабов, смогут выйти в большие люди, будут повелевать тысячами и тумэнами. И будет их достоинство выше достоинства породных нойонов, выше, чем у ханской родни. Мол, если хотите лучшей доли своим потомкам, почаще отправляйте детей на учения и заставляйте их стараться изо всех сил… Вот что сказали нам шаманы.
Тэмуджин улыбнулся, глядя в лица собравшихся:
– И это будет, – обещал он. – В моем улусе тому, кто старается изо всех сил, будет оказана высшая честь. Передайте это всем.
Радостный и воодушевленный, Тэмуджин тронулся к третьей тысяче, расположенной неподалеку, к северу…
Во всех войсках его ждало одно и то же – Кокэчу вместе со своими шаманами, опережая его на сутки или меньше, объезжал всех и убеждал в необходимости учений. Тэмуджин не знал, как благодарить теперь Мэнлига и его сына. «Это он после нашего разговора велел сыну, а тот уж постарался, – догадывался он. – Великую помощь они оказали мне… уж это я запомню навсегда».
Вспомнив разговор с Саганом, он невесело усмехнулся: «А если бы я послушался его и отменил учения? Как теперь я смотрел бы в глаза Мэнлигу, Кокэчу и всем воинам? Слава богам, отвели меня от позора».
X
В айле Джамухи продолжался шум пиров. На второй день после того, как из айла Тэмуджина уехали недовольные разговором джелаиры с олхонутами и другими, приехали со среднего Керулена сахаиты и чжоуреиты, а на следующий день с низовьев явились тархудские вожди, да с ними же увязался хурхутский нойон, тот самый, что весной предлагал керуленским нойонам перейти на сторону Таргудая, поднять его на ханство и отдать ему на расправу джадаранский род.
Джамуха по приезду новых гостей послал за Тэмуджином, но оказалось, что тот еще утром выехал к своим войскам. Когда младший брат Тайчар, вернувшись, сообщил об этом, Джамуха облегченно вздохнул, подумав: «Ну и хорошо, что уехал, а то распугал бы опять всех своими несносными речами. Лучше я один приму нойонов и все улажу, как надо».
Джамуха уже научился принимать гостей в своем курене, устраивать пиры и полюбил веселые застолья. Еще с весны, когда он получил отцовский улус и стал крупным владельцем, к нему часто стали наведываться керуленские нойоны. По одному, по двое, а иногда и большой толпой приезжали они, чтобы закрепить с ним добрые отношения, подружиться. Часто приезжали и братья отца – эти поначалу, напуганные грозным предупреждением кереитского хана, были смирны и приветливы с ним, привозили подарки: то коня под седлом приведут с богатой сбруей, то молодую рабыню, разодетую в шелковые одежды, подсунут, заглаживая перед ним вину, опасаясь мести в будущем.
