– Сначала надо научиться прилично себя вести.
– Отец-то, видно, не успел научить.
– Недаром разное про него говорят.
– Выходит, не зря Таргудай держал его в канге, – качал головой олхонутский нойон, оглядывая всех. – Такого-то и надо покрепче привязывать.
– Да, Таргудая в этом, что ни говори, можно понять.
– А ты сам что думаешь про своего анду? – Тохурун-мэргэн склонился к Джамухе, доверительно посмотрел ему в лицо. – Расскажи нам про него, что это за человек?
– Да он неплохой человек, – растерявшись от неожиданного поворота в разговоре, Джамуха не мог найти нужных слов. – Неплохой он человек, только немного гордый, может быть… Иногда возомнит о себе и думает, что один он прав.
Выложив это, Джамуха вдруг почувствовал, что говорит совсем не то, что надо, – выходило, что он очерняет своего анду перед чужими людьми. Покраснев лицом и злясь на себя, он сухо сказал:
– Он хороший человек, храбрый и честный.
– Ну, это мы видим, – Тохурун махнул рукой, – но для людей главное, чтобы он уважение к ним имел, не возносился слишком. Ты ведь сам видишь его ошибку, раз приехал к нам извиняться за него. Так или не так?
На него вновь требовательно смотрели все и Джамуха сдался.
– Так.
– Ну вот, видишь, ты понимаешь, что анда твой имеет недостатки. – Тохурун-мэргэн все так же внушительно смотрел на него. – Значит, ты умный парень. Мы все понимаем, что вы с ним анды и дружите. Все это правильно, людям надо держаться друг за друга. Но мы, керуленские нойоны, видим, что ты умнее своего анды, и если что, мы поддержим тебя, а не его.
Джамуха только сейчас почувствовал, что его затягивает куда-то в сторону от анды, от того пути, по которому они шли рука об руку, но и слова влиятельного джелаирского нойона завлекли его чем-то притягательным. Приятно прозвучали слова взрослого, знающего жизнь нойона: «Ты умнее своего анды». И другое: «Если что, мы поддержим тебя, а не его».
– Ну, что ты задумался? – хлопнул его по плечу элджигинский нойон. – Мы с тобой ведь керуленские монголы. Отец твой был среди нас уважаемый человек. Вот и в эту войну с борджигинами мы возвели его над собой… Анда же твой для нас чужой, как ни крути, а борджигин, а тебя мы считаем своим.
Разговор шел все вокруг да около их отношений, все по очереди убеждали его в том, что отец Джамухи был одного с ними круга, а потому и он близок к ним, а Тэмуджин – он дальний, борджигин, с ним всегда надо быть настороже.
Джамухе скоро надоели эти разговоры, он чувствовал себя стесненно под испытующими взглядами нойонов, и, поняв, что того веселого пира с беззаботными разговорами, шутками и смехом, которого он ожидал, направляясь сюда, не будет, он скоро засобирался домой, сославшись на неотложные дела в своем улусе.
В дороге он был задумчив, не веселился с нукерами, как обычно в дороге, и те отчужденно помалкивали, следуя за ним в десятке шагов.
Разговор с нойонами заставил его задуматься над непростыми отношениями с Тэмуджином, разбудил в нем едва тлевшие тайные чувства. Еще с самых первых дней знакомства с Тэмуджином он почувствовал, что тот превосходит его чем-то неуловимым, какой-то внутренней силой (а он, Джамуха, с детства не любил уступать кому-то в чем бы то ни было). Тэмуджин еще тогда, несмотря на то, что потерял отца и рассорился со всем своим родом, держал себя так, как будто ничего особенного с ним не случилось, и он по-прежнему никому ни в чем не уступает. И в последующее время, следя за андой, думая о нем, Джамуха не раз удивлялся и не мог найти ответа на то, что дает ему такую уверенность и превосходство перед людьми. Изумляло и то, как могла семья большого нойона жить одна в лесу, лишившись скота, без слуг и подданных, без чьей-либо помощи, без людей вокруг… Еще больше он удивился, когда Тэмуджин после плена, живя на положении какого-нибудь беглого разбойника, осмелился прийти к его отцу, могущественному Хара-Хадану, и сумел склонить его выступить за него сватом и с его помощью забрал свою невесту у хонгиратского Дэй-Сэсэна. Задумавшись как-то над этим, Джамуха признался себе, что он не смог бы так поступить, и это его сильно покоробило. А когда он сам после смерти отца остался один, ограбленный дядьями, без отцовского улуса, без будущего, а Тэмуджин привел к нему на помощь хана Тогорила, Джамуха окончательно осознал неизмеримое превосходство анды перед ним. И ему пришлось согласиться с тем, что тот сильнее, выше его во всем. И потому во всех крупных делах последнего времени он невольно подчинялся неуловимому внутреннему превосходству анды. Но глубоко в душе его сидел червь возмущения, несогласия с тем, что он должен быть на втором месте, когда у него и войск имеется вдвое больше, и отец его был владельцем не хуже, чем отец анды. Так же и в меркитском походе он во всем чувствовал превосходство анды, видел, что и Тогорил-хан больше прислушивается к Тэмуджину, чем к нему. И на последнем пиру, по возвращении на Керулен, несмотря на общую радость победы, глубоко в душе он все же чувствовал досаду оттого, что пирующие больше возносили анду, чем его, Джамуху.
В таком двойственном чувстве – с одной стороны, восхищение им и великая благодарность за помощь в спасении отцовского улуса, а с другой – природная неприязнь к тому, кто явно превосходит его по достоинствам, – жил Джамуха все последнее время. И стоило нынче намекнуть джелаирскому Тохуруну, что Джамуха ничем не хуже, а может быть, даже лучше Тэмуджина, умнее, дальновиднее, это второе чувство – ревность к анде, к его превосходству – тут же взыграло и взяло верх над первым чувством – преданности и верности старой дружбе.
XII
Проводив Джамуху, керуленские нойоны не стали разъезжаться по своим куреням, а остались ночевать у джелаирского Тохуруна. Они решили обсудить между собой сложившееся положение, когда рядом с ними вдруг появилась огромная сила – союз двух крупнейших в племени улусов под властью юных нойонов.
Дело это давненько начинало беспокоить их. Еще весной, когда кереитский хан пришел на помощь к Джамухе и стал его покровителем, пригрозив наказать любого, кто посягнет на его улус, – еще тогда они призадумались над этим.
Внешне выражая великую радость перед ханом, да и на самом деле радуясь, что тот избавил их от нападок неотвязных борджигинов, они уже тогда задавались вопросом, к чему может привести такое покровительство чужого хана над их юным соседом. А теперь, когда к ним присоединился еще и сын Есугея с тумэном покойного отца и втроем они наголову разгромили сильнейшее на севере меркитское племя, каждый из них уже не знал покоя, осознавая всю опасность нового положения. Пугала огромная сила, которая вдруг попала в руки этих двух юнцов: вместе с войсками дядей Джамухи у них и без кереитского хана набиралось не меньше тридцати тысяч всадников. А недавнее обращение Тэмуджина к нойонам с предложением об установлении новых порядков в племени, о принятии каких-то обязательств, еще больше взволновало их: было видно, что этот молодой борджигин, показав такие замашки уже сейчас, не оставит их и в будущем, и никто не мог знать, что он еще задумает, чего от него ждать.
