Джамуха слушал, изо всех сил сжав кулаки под рукавами. Внутри у него все дрожало. Казалось, неимоверная сила давит на него, и нет ему спасения от этой темной, вяжущей по рукам и ногам силы – страха перед единокровными дядьями, братьями своего отца.
Борясь с этим страхом, он украдкой взглянул на Хя-нойона. Тот расстегнул две верхние пуговицы шелковой рубахи, под синей китайской тканью открылась бурая, крепкая, вся в жилистых мышцах, шея. Под левой скулой у него краснела едва заметная полоска – он только что чесал шею – осталась царапина от ногтя…
Джамуха вдруг неуловимым движением схватил со стола свой небольшой, для еды, нож и с силой воткнул его прямо в красную полоску на шее дяди, на которую он только что смотрел… Дядя от неожиданности выпучил глаза, удивленно уставился на него, задыхаясь, и тут же, с застывающими глазами, с тяжелым грохотом упал всем туловищем на стол, заливая его бурой кровью, ручьем бьющей из раны. Полетели со стола чаши, тарелки с мясом…
Бату-Мунхэ, сидевший за ним, опьянев и почти засыпая, встрепенулся, с трудом осознавая, что происходит, но Джамуха уже прыгнул на него из-за туши притихшего Хя и, крепко вцепившись левой рукой ему в шею, повалил на бок. Крепкий телом дядя попытался ему сопротивляться, но другой рукой Джамуха выхватил из-за своего пояса большой нож и воткнул ему в спину, глубоко вонзая лезвие ниже правой лопатки. Тело у того тут же обмякло.
Джамуха оттолкнул его, тот повалился на спину, уставившись открытыми глазами в потолок. Сзади раздался тонкий вскрик и тут же смолк. Джамуха резко оглянулся: у восточной стены сидела рабыня, широко открытыми глазами смотрела на него, крепко прижав ладонь ко рту.
Джамуха внушительно посмотрел ей в глаза, прошептал:
– Сиди тихо, а то убью!
Он вытер нож о штаны, убрал в ножны и, поглядев в щелку полога, вышел из юрты.
Снаружи никого не было, лишь оседланные лошади гостей переминались вокруг коновязи. Солнце, добравшись до зенита, светило ярко и тепло. Блестел снег. В курене было тихо, лишь где-то на южной стороне озлобленно лаяла чья-то собака. В юрте для гостей, рядом с молочной, угостившиеся крепким нукеры дядей негромко и слаженно пели старинную походную песню.
Джамуха быстро прошел к материнской юрте, стоявшей рядом, нырнул под полог.
У очага сидели мать Хуриган, жена с ребенком и младший брат Тайчар. Мать разливала по чашам горячую арсу. Она взглянула Джамухе в лицо и, почуяв неладное, встревоженно спросила:
– Что случилось, сынок?
– Я их убил.
– Что-о? – мать уронила длинный ковшик в котел, испуганно сжала кулачки у груди, уставилась на него.
Младший брат и жена сидели, застыв на месте.
Мать, оправившись от первого испуга, резво вскочила на ноги и подошла к нему, оглядела.
– Тебя они не задели?.. Что у вас там случилось?
– Тихо! – Джамуха, опасливо оглянулся. – Не шумите. Тайчар, ты беги к сотнику, пусть он поднимет воинов с оружием и окружит малую юрту. А вы сидите здесь. Я пойду к анде. И чтобы все было тихо, поняли?
Он вышел и, оглядевшись, быстрым шагом пошел к айлу Тэмуджина. Идя по морозу, чувствовал, как разом протрезвела у него голова, и слышал лишь, как гулко стучит в груди сердце.
Тэмуджина с нукерами не оказалось дома. Остальные его домочадцы, видно, только что собрались в большой юрте к столу.
Джамуха вошел и, едва поклонившись матери Оэлун, приложив руку к груди, поймал взгляд Хасара, кивком позвал его.
Вышли оба наружу. Хасар выжидающе смотрел на него.
– Где брат? – спросил Джамуха. – Он что, до сих пор не вернулся?
– Нет.
– А когда приедет?
– Еще вчера должен был.
Джамуха взял его за руку.
– Вот что, Хасар, я убил своих дядей, они сейчас лежат в моей юрте…
– Всех? – тот изумленно посмотрел на него.
– Нет, двоих – Хя и Бату-Мунхэ. Ты сейчас поезжай к брату как можно скорее, сообщи ему об этом и скажи, что прошу его приехать. Мне надо с ним посоветоваться.
Хасар еще несколько мгновений смотрел на него, все так же удивленно расширив глаза, и сказал:
– Сейчас же заседлаю коня и поеду.
Джамуха наконец отпустил его руку и, повернувшись, медленно, как пьяный, побрел назад, в свой айл.
V
Тэмуджин, не заходя в свою юрту, прошел в айл Джамухи. Там стояла большая толпа воинов с копьями, при луках и стрелах. На внешнем очаге горел огонь, вокруг него сидели нукеры анды, у юрты для гостей стояла охрана.
Спросив Джамуху, он зашел в большую юрту. Тот был один; увидев его, он резко вскочил и пошел к нему навстречу.
– Анда, наконец-то… ты где был? Целый день тебя жду.
– Расскажи, что у тебя случилось. – Тэмуджин присел к очагу.
– Я зарезал двоих, Хя и Бату-Мунхэ… Приехали ко мне утром, начали требовать долю с меркитского похода, ну, ты знаешь…
Джамуха, запинаясь от волнения, рассказал ему все.
– Сам не помню, как все вышло, – дрожа голосом, сказал он. – Сейчас они лежат там, в юрте. Нукеров их связал и посадил с ними же… Но пока никто об этом не знает, и надо что-то делать… Анда, скажи, что ты думаешь. В голове у меня сейчас мутно, ничего не понимаю.
Тэмуджин подумал.
– Я тебе так скажу: а это хорошо, что ты их убил.
– Что-о?.. – Джамуха широко раскрытыми глазами смотрел на него. – Ты что, шутишь? Что же тут хорошего?.. А что люди скажут? Остальные возмутятся, шум поднимут…
– Это единственное, что ты должен был сделать в таком положении. Иначе они тебе не дали бы спокойной жизни.
Джамуха обескураженно смотрел на него, казалось, потеряв способность понимать что-нибудь.
– Ничего не бойся, ведь ты старший нойон в своем роду. Забыл?.. Остальные дядья должны принять это, как волю старшего. Да они больше испугаются, чем возмутятся, и теперь будут бояться лишний раз задевать тебя. Понял?.. Сейчас ты отправь к ним посыльных с извещением, что казнил этих двоих за то, что непочтительно обращались к тебе. Прикажи им прибыть на похороны в твой курень. Похороны возьми на себя. Домочадцам убитых, женам и детям, прикажи прибыть со всем нужным для проводов к предкам. Все дела возьми в свои руки и сам распоряжайся всем. А сейчас на всякий случай подними свое войско и подтяни к куреню. Я тоже подведу сюда несколько своих тысяч, чтобы видели все. Но главное, ты сам должен твердо осознать, что поступил правильно, и вести себя как следует. Эти двое нарушили порядок, перестали тебе подчиняться, да еще требовали отдать им твое имущество, будто ты был у них в долгу. Это никуда не годится, и только так, и никак иначе, ты должен был поступить. Они сами виноваты во всем, ведь еще немного, и силой стали бы отбирать у тебя табуны. А у тебя законом данное право казнить любого из них за непослушание.
