Тот виновато моргал, кулаком вытирая стекавшие слезы.
– Ведешь себя как самый никчемный глупец! – ругал его Тэмуджин, давая волю гневу. – Сколько крови ты выпил и у невестки, и у матери, начиная с осени. Им и так нелегко – кормить и одевать всех вас, а тут еще ты выставляешь свой дурной норов. Ты что, думаешь, им больше заботы нет, кроме как твои повадки терпеть, увещевать тебя? Ждать, когда поумнеешь и начнешь понимать? Запомни: такой ты никому не нужен, ни в семье, ни в улусе – от тебя один только вред. Так нам лучше тебя прогнать, чтобы не сеял смуту, не мешал нам жить. Сейчас ты к Бортэ не подошел, а вырастешь, в пору войны ко мне или к братьям вовремя не подойдешь, если тебе что-то не понравится. К чему в нашем роду такой человек?
Тэмугэ плакал, тихо всхлипывая под нос.
– Я тебе еще раз повторю, чтобы, наконец, дошло, – понижая голос, сказал Тэмуджин. – Я не терплю глупых людей, потому что все беды – от них. И ты, младший сын Есугея, не должен быть таким, этим ты оскорбляешь нашего отца. Ты должен изо всех сил напрягать свой ум, обдумывать каждый свой шаг: зачем ты делаешь то или это, что из этого выйдет, какая будет польза. А как ты вместо этого поступаешь? Ты говоришь, что не хочешь зла своей невестке, а сам, наоборот, делаешь все ей назло. Разве так поступает разумный человек? На то и есть у человека голова, чтобы думать, а не только носить на ней лисью шапку. Дед Тодоен говорил: любой человек, если все время думает, напрягает свой ум, со временем становится разумен, так же как если он все время борется, напрягает свое тело, становится силен. Поэтому ты должен все время думать над тем, что делаешь. Понятно тебе или нет?
– Понятно.
– Но и это не все. – Тэмуджин все так же жестко смотрел на младшего брата. – Глупые люди обычно бывают подлыми. Потому что глупый ум не может различать подлость от благородства. Разве не подло ты поступил, когда за моей спиной осмелился ослушаться невестку? Почему ты при мне не показывал свой норов? Кажется, ты не перечил ей, когда я был рядом. А тут вдруг осмелел. Так хорошие люди не делают. Даже раб, если он приличный человек, так не поступает. Отныне чтобы я никогда не видел такого от тебя. Запомнил?
Тот закрыл лицо ладонями, кивнул головой.
– И вы все запомните то, что я сказал, – Тэмуджин оглядел остальных. – Каждый из вас должен посмотреть на себя со стороны, обдумать свои привычки и отбросить все негодное. Чтобы, глядя на вас, никто не мог и подумать, что сыновья Есугея глупые или неблагородные люди. Поняли все?
– Поняли, – почти разом ответили Хачиун и Бэлгутэй.
Тэмуджин посмотрел на Хасара. Тот, отводя взгляд, улыбнулся:
– Знаю я это давно, ты уже не раз говорил.
– Для того и повторяю вам, чтобы вы навсегда запомнили это, – сказал Тэмуджин. – И еще раз повторю, чтобы крепко взяли себе в головы: Бортэ ни в чем не виновата и она ничего не может сделать в этом положении. А раз так, нельзя от нее требовать больше того, что она в силах сделать, – это глупо. Мы не можем и отказаться от нее самой, прогнать или отправить к отцу. Это подло – отталкивать своего человека, попавшего в беду. Мы не сделаем этого, потому что мы не глупые и не подлые люди. И поэтому, когда она родит, я приму ее ребенка как собственного сына. И если я, ее муж, принимаю его как своего, то и вы, мои младшие братья, должны поступить так же. Пусть этот ребенок станет для вас родным племянником, так же, как мне родным сыном. И об этом больше не должно быть разговоров. Понятно?
– Понятно! – вразнобой протянули те, удивленно глядя на брата.
– Теперь все ложитесь спать. На рассвете я выезжаю на северную сторону, Хасар и Бэлгутэй поедут со мной. А вы вдвоем останетесь в доме за мужчин, поэтому оденьтесь в лучшие одежды, нацепите серебряные ножи и огнива и ведите себя как взрослые.
– Знамя с собой будем брать? – спросил Хасар.
– Незачем, поедем без знамени. – Тэмуджин, вставая, взглянул на Тэмугэ и положил руку ему на плечо. – А ты больше не плачь, уже не маленький. Чтобы отныне никто не видел твоих слез. А то что люди скажут: младший сын Есугея-нойона уже такой большой, а плачет, как годовалый ребенок… Верно?
– Верно, – сказал тот и с силой вытер последнюю слезу на щеке.
– Ложитесь, – повторил Тэмуджин и вышел из юрты.
VIII
Алтан на облавной охоте внимательно присматривался ко всему, что происходило здесь, среди новых для него людей. Просидев все время у костра тобши, вслушиваясь в разговоры нойонов и тысячников, он старался побольше разузнать о том, каково нынешнее положение среди керуленских родов. Тщательно выуживая из услышанного главное, обдумывая их, он исподволь выяснял для себя, у кого сейчас на Керулене больше силы и влияния, кто от кого зависит, кому должен, с кем дружит…
Однако главное внимание он обращал на отношения между Тэмуджином и Джамухой. Пристально следил за ними, за их поведением, за словами и жестами, и по тонким, едва уловимым признакам стал понимать, что у них не все так гладко, как могло казаться со стороны. Приглядевшись, он убедился в одном – в том, что между ними подспудно зреют вражда, соперничество за верховенство.
Вернувшись с облавной охоты, взволнованный своим открытием, он тут же стал обдумывать, как ему лучше воспользоваться создавшимися отношениями между двумя сильнейшими, но все еще юными, не заматеревшими в интригах и ловушках нойонами. Дня два он не выезжал из своего айла, охваченный думами, никого не впускал к себе, ни с кем не разговаривал. Надо было выловить из создавшегося положения наибольшую выгоду. Ясно было, что в конце концов один из двоих выйдет победителем, подчинит или прогонит другого – когда в одном табуне два вожака, иного конца и быть не может. Надо было заранее выбрать, к кому из них пристать с самого начала, и не ошибиться.
Поначалу, когда на облавной охоте их киятское крыло, возглавляемое Тэмуджином, оказалось несравненно сильнее джадаранского, он подумывал: «А не оставить ли Джамуху и не перейти ли к Тэмуджину?» Несмотря на прежнее свое неприязненное отношение к сыну Есугея, умом он признавал, что сила в нем есть и, возможно, в будущем он станет самым влиятельным нойоном в монгольском племени. И то было ясно ему, что главная заслуга в том, что их киятское крыло на этой облаве оказалось лучше джадаранского, принадлежало отборному, выученному до мозга костей войску Тэмуджина. И то, что они, все кияты, выступали в одном крыле на этой охоте, уже делало возможным объединение с ним.
«Что ни говори, в нем есть одно, что выгодно мне: он честен, не обманет… – перебирал он в уме повадки племянника. – С таким хорошо жить в смутную пору, когда кругом войны и неполадки, – знаешь, что не бросит, прикроет. Да и одного мы рода, а по возрасту я старший, и он признает это – на облавной охоте отдал мне право брызгать и подносить предкам. При таком раскладе я уж сумею занять приличествующее положение при нем. А со временем, когда укрепится киятский улус, буду иметь в племени не меньший вес, чем когда-то дед Тодоен…»
Однако как раз в эти дни, когда Алтан был занят выбором между двумя этими нойонами, по куреням разнеслась весть о том, что Джамуха казнил своих старших дядей, окончательно подчинив себе весь джадаранский род. И тогда он вновь внутренне переметнулся к Джамухе.
