– Настоящие легавые… что вы подразумеваете? – спросила Ванья, заранее зная, каков будет ответ, но желая услышать его.
– Вас двоих по квоте, что ли, взяли?
– Потому что я – женщина, а он…
– Обогатитель нашей культуры, ага.
– Собственно говоря, мы здесь, чтобы поговорить о вашем автомобиле, – от кухонного стола донесся спокойный и предметный вопрос, словно Карлос каким-то невероятным образом упустил последние тридцать секунд беседы.
– Разговор окончен, – отрезал Дан Тилльман. – Убирайтесь отсюда.
– Ваша ауди Q3 2015 года была замечена вблизи двух мест преступления за прошедший месяц. – Ванья сделала шаг по направлению к Тилльману и остановилась так близко, что могла почувствовать его дыхание. – Этого для вас достаточно?
Они стояли, сверля друг друга взглядами. Ванья не опускала глаз. Не уступала ни на миллиметр. Она не позволит ему одержать верх.
– Это неправда.
– Она попала на записи камер видеонаблюдения.
– Хорошая попытка, только вот мой номер не читается на камерах, – уверенно ответил он, явно довольный тем, что может поставить их на место.
– В самом деле?
– Он обработан светоотражающим спреем. Я постоянно мотаюсь в Стокгольм и, черт возьми, не намерен платить больше, чем уже плачу за право управлять машиной. Вполне законно, если что.
– Но лицо вы спреем не обрабатываете, верно? – солгала Ванья, как ей показалось, вполне уверенно. К своей большой радости, она отметила, что взгляд Тилльмана забегал.
– Вы можете объяснить, что делали в этих местах в указанное время? – спросил Карлос, демонстрируя Тилльману документ с точными датами и временем, когда были совершены нападения на Иду и Клару. Тот подошел к столу, взял распечатку и прочел.
– Позавчера вечером я играл в хоккей с мячом в гимназии Буланда, у нас там забронировано время по вечерам раз в неделю. 18 сентября…
Он выудил из кармана телефон, открыл календарь и зашарил пальцем по экрану, отсчитывая месяц назад.
– Тогда я ужинал в Стокгольме с коллегами.
– Нам понадобятся их имена, – констатировал Карлос.
Дан кивнул, и Карлос протянул ему ручку.
На первый взгляд, на два случая у него есть алиби, думала Ванья. Но изнасилование не занимает много времени. Риск быть застигнутым слишком велик. Пять, десять минут максимум. Если Дан Тилльман на десять минут опоздал на игру, или ушел с ужина пораньше на четверть часа, он все еще остается подозреваемым.
Ванья действительно хотела, чтобы Тилльман оказался тем, кого они разыскивают. Она ничего не хотела сильнее, чем засадить его за решетку. Запереть его и выбросить ключ.
– В последнее время вы посещали Евле? – поинтересовалась она, пока Тилльман записывал имена и номера телефонов на обороте одного из листов распечатки.
– Нет.
– Вы уверены?
Дан даже не ответил, просто продолжал писать. Ванье не казалось, что он пытается увиливать, хочет выиграть время или боится выдать себя. Он просто был сыт ими по горло и желал как можно скорее от них избавиться. Ванья предприняла последнюю попытку.
– Мы хотим взять у вас пробу ДНК.
На этот раз Дан прервался и повернулся к ней. Скажи нет, скажи нет, – мысленно посылала ему команды Ванья.
– Конечно.
Ванья ощутила, что сдувается, словно воздушный шарик. Человек перед ней во многом был совершенным идиотом, но он не был глуп.
Очевидно, он мог сложить два и два.
Его автомобиль рядом с местами преступлений.
Разговор об изнасилованиях.
Сообщения в прессе о нападениях в Уппсале.
Вот почему он внезапно стал таким сговорчивым и предъявил им алиби. К тому же изъявляет согласие на взятие образцов ДНК, притом что доподлинно известно, что ДНК преступника обнаружено на местах преступлений.
Он свинья.
Ванья убеждена: придет время, и он обязательно за что-то сядет.
Но не сегодня и не за это.
* * *
Ребекка Альм.
Имя всплыло в голове сразу, как только Вебер открыл глаза утром. Вчера в машине по пути с пресс-конференции он пытался вспомнить, где мог слышать его.
Кем была эта женщина?
В связи с какими событиями он мог запомнить ее?
Вернувшись в Стокгольм, он заехал на работу – написать статью об изнасилованиях в Уппсале и убийстве в Евле. Если вкратце – в сжатом виде изложил информацию, которую пресса получила от полиции.
Фото Ребекки Альм.
Архивное фото Старого кладбища.
Досье на Хагаманнена.
Веберу не были известны имена других жертв, за исключением Ребекки, он не мог побеседовать с их родными, и не собирался их разыскивать в столь позднее время, так что выдал больше фактов, чем эмоций. Если поднимется шум, если конкуренты раскроют тему полнее или новый шеф-редактор по какой-то причине сочтет это необходимым – тогда Вебер станет копать глубже. Даже несмотря на то, что Вебер по опыту знал – утечки из расследований Торкеля Хеглунда случаются редко, он так или иначе сможет раздобыть имя. Какого-нибудь родственника, приятеля или коллеги. Он отыщет эмоциональную привязку для этого материала. Разглядит малое в большом. Передаст ощущение тревоги. Поделится личным взглядом на жизнь в городе, который отравлен страхом.
Вебер разместил свой материал в Сети и проследил, чтобы статья пошла в печать. Ему определенно еще предстоит выслушать недовольство по поводу отсутствия видео. Начальству хотелось движухи. Им нужен кликбейт, который привлечет рекламодателей. Веберу иногда казалось, что они теперь больше похожи на телеканал, чем на газету. Несмотря на то, что Соня не была таким приверженцем цифровизации, как Челльман, ее предшественник. Она даже обсуждала с Вебером некоторые фишки, которые годятся только для печатного издания.
Так что он еще посмотрит, как все обернется.
Пока Вебер всем этим занимался, он успел порыться в своем телефоне и электронном почтовом ящике. Искал следы Ребекки Альм.
Ничего не нашел.
Поэтому поехал домой.
В своей двушке на Вегагатан Вебер расслабился. Он был уверен, что сможет вспомнить. Так уж был устроен его ум. Если не пытаться во что бы то ни стало вспомнить, а направить умственные усилия на что-то совершенно иное, то постепенно мысль придет к нему сама.
Так что Вебер занял себя игрой в пинбол.
Бэллис Кисс. Семьдесят девятого года. Купил в девяносто восьмом.
Лучший из возможных вариантов применения шести тысяч крон.
Каждый раз – полное расслабление и концентрация одновременно. По опыту Вебер знал, что пинбол у многих ассоциируется с холостяцкой берлогой – было в этом винтажном автомате нечто ностальгическое и немного грустное. «А-аа, пинбо-ол», – обычно нараспев произносили те немногие женщины, которые бывали у него дома. В их тоне сквозило «ты долгое время был один, и теперь я понимаю почему».
