– Мы не знаем. В последнее время не происходило ничего, что может быть связано с этими событиями?
– Приходил журналист. Он что-то раскопал про «Аб Ово».
– Аксель Вебер?
– Да, он так назвался. Он был здесь, а больше ничего не произошло, и он не возвращался.
– Когда это было?
– Около двух недель назад.
После того, как Госкомиссия присоединилась к расследованию. После пресс-конференции. Не то. Ванья хотела выяснить, не проявлял ли кто-то другой интереса к событиям восьмилетней давности. До того, как начались нападения.
Но в запасе у них были еще несколько имен, которые добыли Билли с Карлосом, изучая прошлое Линды. С ними можно поработать. Люди из ее ближайшего круга, которые с ее смертью потеряли все, как сказал Себастиан. Подходящих под эти критерии не может быть слишком много.
Ванья вновь собралась уходить, но на этот раз вопрос Ингрид настиг ее уже возле двери, которую Себастиан все еще придерживал для Ваньи.
– Я участвую в выборах епископа.
– Нам это известно.
– Это не станет достоянием гласности? Я ведь сделала все, чтобы вам помочь.
– Вероятно, расследование смерти Линды Форш будет возобновлено, – сказала Ванья. – Так что все будет зависеть от его выводов.
Ванья предполагала, что расследование установит виновность всех участников событий того вечера (из которых в живых оставалась одна Ингрид) в преступном бездействии, повлекшем смерть человека. Но в любом случае, срок давности уже вышел. Маловероятно, что прокурор станет требовать переквалифицирования дела по статье «убийство». Так что, скорее всего, эта история так никогда и не станет предметом обсуждения общественности.
– Группа пролайф-активисток под эгидой церкви становится причиной смерти молодой женщины и ее нерожденного ребенка, а затем пытается скрыть улики, – услышала Ванья голос Себастиана. – Вам следует уповать на то, что ваш Бог пожелает сохранить все это в тайне, иначе будет жесть, так я вам скажу.
Себастиан распахнул дверь настежь и зашагал прочь. Ванья послала Ингрид еще один извиняющийся взгляд, и последовала за ним. Ей пришлось прибавить шагу, и она поравнялась с Себастианом уже на полпути к выходу, на ходу набирая номер Торкеля, чтобы отчитаться о проведенной беседе и узнать, нет ли новостей.
– Иногда я совершенно не понимаю твоих поступков, – сказала Ванья Себастиану, пока в трубке шли гудки.
– Конечно. Я – загадка.
– Ты идиот, – припечатала Ванья, закрывая эту тему, а заодно и дверь церкви.
* * *
В конференц-зале было тепло. Торкель уже и так слегка вспотел по дороге из Стокгольма и, зайдя в помещение с улицы, сразу ощутил духоту. Он бросил взгляд на табло термостата. Двадцать шесть градусов. Потом перевел взгляд на Карлоса. Тот сидел за столом, повернувшись к остальным правым боком. После аварии он все еще не слышал левым ухом. Из-под рубашки у Карлоса выглядывал ворот футболки, а поверх, несмотря на то, что на улице температура в целом вернулась к норме конца октября, и даже временами ее превышала, он натянул пуховый жилет. Противный мелкий дождь начал моросить еще в обед и, судя по всему, прекращаться не собирался. Небо и город стали монохромно серыми. До прихода ноября оставалось еще три дня, но погода, похоже, взяла фальстарт, успев окутать страну в самые унылые, депрессивные тона. Они как нельзя лучше соответствовали всеобщему настроению. У них появился возможный, весьма вероятный мотив, но к поимке преступника они приблизились не более, чем в первый день работы над делом.
Если только один из мужчин, чьи фотографии были размещены на интерактивной доске, не был тем, кого они разыскивали.
Первый – цветное фото, на вид около тридцати – карие глаза, темные волосы, гладкое круглое лицо излучает добродушие. Это Хампус Бугрен, партнер Линды и отец их нерожденного ребенка.
Рядом с ним фото ровесника. Черно-белое, из паспортного регистра. Темные глаза прожигающе глядят из-под бритого лба, никакого намека на улыбку. Такая внешность заставит большинство граждан поверить в его виновность, если разместить это фото на первой полосе какой-нибудь газеты. Что его объединяло с большей частью населения, так это неудачное фото на паспорт. Очень немногим удается на нем выглядеть приятно и благонадежно.
На третьем фото был мужчина возраста Торкеля и Себастиана, и он тоже не стал исключением. Те же темные глаза, как у молодого человека, но при этом вьющиеся темные волосы и борода. В ухе крупное кольцо.
Родриго и Даниэль Вальбуэна.
Отец и единокровный брат Линды.
И еще один мужчина, фотографий которого Торкель раньше не видел. Примерно ровесник Хампуса – около тридцати, глубокие залысины, зачесанные назад длинные светлые волосы спадают на плечи, светлые глаза за стеклами очков, довольно выдающийся нос, тонкие губы и, в довершение всего, усы, которым позавидовал бы любой порноактер семидесятых.
– Это Борис Хольт? – поинтересовался Торкель, кивком указывая на новую фотографию на доске. Воровато озираясь, он повернул регулятор термостата, убавляя температуру до комфортных двадцати трех градусов, и стащил с себя куртку.
– Друг Линды. Если верить Терезе, лучший друг. Во всяком случае, до 2010 года, – отозвалась Анне-Ли, пока Торкель устраивался на одном из свободных мест. – Сегодня у всех нас было много работы. Я могу начать со своего визита на Альмквистгатан.
Дверь открыл Милан Павич. Анне-Ли объяснила, кто она такая. Ей небходимо было поговорить с Терезой. Милан поинтересовался, нельзя ли это отложить. Нет, отложить было нельзя. Он посторонился, пропуская ее в трехкомнатную квартиру. В гостиной сидела Габриэлла, младшая сестра Терезы. Эта гостиная словно сошла с черно-белой фотграфии. Серый диван с серыми и белыми подушками. Обитое белой тканью кресло с серым пледом. Черно-белые картины на стенах. Бледно-серый ковер, на котором стоял белый журнальный стол. Абажуры, вазы, все прочие интерьерные решения – белые либо серые. Единственное, что выбивалось из этой гаммы – коричневый паркетный пол.
Габриэлла спросила Анне-Ли, не принести ли ей чего-нибудь. Анне-Ли вежливо отказалась, и устроилась в кресле. С некоторой опаской, надо сказать, словно ее красное платье могло полинять и оставить на белой ткани пятна.
– Как она? – спросила Анне-Ли.
– В основном спит.
Тоже не слишком хорошо, подумала Анне-Ли. Через полминуты в комнату вошла Тереза, всем своим видом подтверждая ее опасения. Она накинула халат прямо поверх белья и ночной сорочки. Женщина выглядела очень уставшей: под глазами темные круги, кожа бледная и безжизненная, почти прозрачная. Словно она вовсе не спала. Даже глаза у Терезы были полузакрыты – как будто для того, чтобы держать их открытыми, ей требовалось неимоверное усилие. Тереза опустилась на диван, и Милан осторожно положил руку ей на плечо. У Анне-Ли возникло впечатление, что молодой человек теперь не выпустит Терезу из поля зрения.
