В кресле возле дверей оранжереи уютно устроилась кухарка, любуясь своими драгоценными овощными грядками. Николь знала Лизу столько же, сколько и себя. Выглядела кухарка в свои сорок с хвостиком так, как и многие другие женщины ее рода деятельности, – с полноватой фигурой, непослушными седыми волосами, собранными на макушке в пучок, с красными от мытья посуды руками. Поставив ноги на низкую табуретку, она рылась в кармане фартука в поисках первой за день сигареты. Заботили Лизу лишь кролики, ящерицы и птицы, а еще чтобы в июле доставили в целости и сохранности лонган
[3], который она консервировала.
– Налей себе кофе.
Николь кивнула, налила в огромную кружку горячего кофе и села в кресло напротив кухарки.
– Как раз то, что мне сейчас нужно.
– Похмелье?
– Наверное.
– Прошлым вечером я видела тебя в компании одного интересного мужчины.
– Какого именно?
Николь пыталась скрыть улыбку, но знала, что от Лизы ничего не утаишь.
– Значит, он тебе симпатичен?
– Я чувствовала себя восхитительно, – засмеялась Николь. – Возможно, все это глупости, но я словно встретила человека, способного перевернуть всю мою жизнь.
– Он красавчик, – ответила с улыбкой Лиза. – Рада за тебя, chérie
[4]. Вы танцевали?
– С ним я не танцевала. Он пришел ненадолго.
Николь не могла выразить словами то, что произошло в ее душе. Вся прежняя неловкость улетучилась. Мимолетная встреча с Марком сильно на нее повлияла. Казалось, это начало чего-то совершенно нового.
– Чем он занимается?
– Я не спросила. – Николь улыбнулась и поднялась на ноги. – Он американец.
– Друг Сильвии?
Из комнаты экономки в дальнем конце коридора донесся шум, и Николь состроила рожицу.
– Беттин здесь?
Лиза кивнула. Они с Беттин работали вместе много лет, но еще стоило поискать двух таких разных людей. Если Лиза отличалась полноватой фигурой, то Беттин была худой и прямой как палка. Уютная спальня и смежная с кухней небольшая гостиная всегда становились предметом спора двух женщин. Экономка занимала комнаты в другой части дома. Судомойня и прачечная считались владениями горничной Полин, а в отдельную комнату для готовки иногда приходила помощница, если это требовалось Лизе.
Николь открыла дверь в оранжерею и, вдохнув густой майский воздух, смешанный с ароматом влажной земли, прислушалась к стуку cyclopousse
[5], подъехавшего к задней части дома. Девушка закуталась в шелковый халат, взглянула на раннюю желтую хурму, лежавшую на траве – на том самом месте, где, как утверждала Сильвия, раньше было захоронение, – и посмотрела на Иветту, дочь пекаря. Та споро выбралась из велорикши, и на ветру затрепетали ленточки, вплетенные в ее темно-русые косички.
До носа Николь долетел аромат свежих булочек бриошь.
Она поманила девочку за собой на кухню и, выдвинув два стула, села за потертый сосновый стол. Лиза приготовила тарелочки для двух pains au chocolat
[6] для Николь и мягкого белого хлеба, намазанного маслом и медом, – для Иветты.
Иветте исполнилось всего десять, но именно она обычно привозила по субботам их любимые кондитерские изделия: тарты с кремом-англез, свежие буханки хлеба, который моментально съедали с джемом, бриошь для завтрака, круассаны и булочки с шоколадом. Мать девочки была вьетнамкой и погибла во время войны от рук японцев. Ив, как мог, заботился о дочери, стараясь быть для нее и отцом, и матерью. Николь обожала Иветту.
Поджав под себя ноги, Николь взглянула на щенка девочки. Трофей уже обнюхивал все кругом, потом молнией вскочил на стул.
– Плохой песик.
Иветта погрозила кулаком, но слишком поздно – щенок успел стянуть круассан и скрылся под столом, чтобы там проглотить свою добычу.
Николь засмеялась:
– Он такой милый.
– Жаль, что я еще маленькая и не смогла прийти на вашу вечеринку. Были танцы?
– Ближе к ночи, но вечер выдался таким прекрасным, что никто не хотел заходить в дом.
Лиза взглянула на часы. Иветте не полагалось завтракать в доме, но они втроем уже привыкли к этим утренним посиделкам.
– Наверное, тебе пора, – сказала Лиза и посмотрела наверх.
Николь хотела возразить, но Иветта спрыгнула со стула. Возле ее ног залаял Трофей.
– Тише, или разбудишь весь дом. – Иветта подняла щенка, и тот моментально облизнул ей лицо.
Девочка выпорхнула из дома через оранжерею, где висел пряный имбирный аромат, а растения Лизы напоминали тростниковые заросли.
Как только Иветта ушла, Николь поцеловала кухарку в щеку.
– Не могу поверить, что тебе восемнадцать, моя милая девочка. – Кухарка засопела носом. – А ведь кажется, только вчера…
– Не раскисай, – улыбнулась Николь. – У меня впереди важные дела.
– Например?
– Начну с планирования своей жизни.
– А тот американский паренек, на которого ты положила глаз, имеет отношение к твоим планам?
– Не знаю, когда мы вновь увидимся.
Николь замерла на месте, потрясенная тем, что понятия не имеет, сколько Марк пробудет в Ханое. Но она надеялась, что Париж Востока, как окрестили этот влажный город французы, его очарует.
* * *
Ужинать сели втроем. Меньшая из двух столовых на вилле Дюваль выходила окнами на небольшой павильон под соломенной крышей, где возле прудика с лилиями стояли огромные плетеные кресла и стеклянный журнальный столик. В углу находился красивый лакированный экран с резьбой, отделявший письменный стол с диваном, где любила уединяться Сильвия. То немногое время до ужина Николь потратила не на уборку, а на чтение книги. Сейчас же она пригладила ладонью волосы и уставилась в потолок. Нарисованное там лазурное небо с пушистыми белыми облачками и херувимчиками, которые летали вокруг люстры-вентилятора, никогда ей не нравились.
В саду заверещали павлины.
– Проклятые птицы! – проворчал отец. – Ужасные скрипучие создания.
– Зато очень красивые, – возразила Николь. – Ты так не думаешь?
– Зачем держать их в саду? Они меня нервируют.
– Отец прав, – сказала Сильвия. – Эти птицы раздражают.
Все молча вернулись к еде. Над головой лениво вращался вентилятор, но стояла ужасная жара. Окна обрамляли тяжелые шелковые гардины, собранные золотыми шнурами с кисточками, а на неком подобии ветерка еле заметно трепетали легкие муслиновые шторки. От новых вскриков павлина настроение отца лишь ухудшилось.
