– Должно быть, люди тут мерзнут, – проговорила она и посмотрела на Чана.
Он остановился поговорить со стариком, кожа которого ссохлась от солнца. Его словно тяготил некий груз.
Чан поклонился, потом пожал мужчине руку и повернулся к Николь.
– По ночам здесь холодно.
Николь заметила, что на входе одной из хижин нарисован устрашающий глаз.
– А это что такое?
– Американцы придумали.
– Я не поняла.
– Они знают, что жители деревни боятся вампиров и привидений, поэтому попросили французов нарисовать глаз напротив той хижины, где прячется предполагаемый террорист.
– Все равно не понимаю.
– Обитатели деревни считают, что это глаз предков, и отказываются скрывать подозреваемого. Однако у нас свои методы. Мы ведем повстанческую войну.
Они прошли чуть дальше, по узкой тропинке среди ярко освещенных полей. Щелкали клювом цапли, а парнишки дремали на спинах азиатских буйволов. Казалось, Чан ведет ее по дуге, возвращаясь к деревне, только подходили они с другой стороны, где высоко в небе парил воздушный змей. Чан остановился и, прикрыв глаза, посмотрел на него, потом пошел дальше. Задержался он лишь возле большого двухэтажного дома с фруктовым садом на окраине деревни.
– Это твой дом? – спросила Николь.
– Нет, но раньше тут жил мой дядя.
– Раньше?
Чан нахмурился.
– Это дом его семьи, который забрали для нужд партии. Раньше он был землевладельцем.
– Что это значит?
– Его судили по здешним законам.
– Почему?
– Он владел тремя полями и торговал шелком.
– И все?
Чан кивнул.
– И что произошло?
Парень покачал головой.
– Его выгнали. Ты видела, как я с ним разговаривал. Это мой дядя.
– Тот, кто помог тебе получить образование? – потрясенно спросила Николь.
– Давай сменим тему, – сказал Чан и подошел к двери. – Идем, мы останемся здесь, пока не получим дальнейших указаний. Я сказал им, что ты вьетнамка.
– Они не знают, что во мне французская кровь?
– Нет, пусть все так и останется.
– Куда они нас отправят?
– Мы вдвоем присоединимся к гастролирующей труппе артистов. Пока ты будешь выступать, я переговорю с жителями деревни.
– Убедишь их присоединиться к сопротивлению?
– Верно.
* * *
На следующий день Николь наблюдала у ручья, как худосочная женщина ловила в бамбуковый сачок рыбу и креветок. Девушка практически не спала, да и деревянная скамья вместо кровати мало располагала ко сну.
– Чем они питаются? – спросила она у Чана.
– Рыбой, овощами и рисом. Вот и все. Вареными, на пару, в пирогах. И всегда на столе рис.
Изо дня в день женщины только и делали, что заботились о детях, кормили скот, ловили рыбу или готовили. К тому же они носили воду и выполняли все дела по дому. Очевидно, что здесь существовало четкое разделение между мужчинами и женщинами.
– Жить тут непросто, – сказал Чан. – Засуха уничтожает урожай, как, впрочем, и наводнение. Все друг другу помогают. Мы части единого целого.
– Ясно.
– Николь, здесь нет водопровода.
Она нахмурилась, слегка оскорбившись. Николь и не ожидала найти здесь такие удобства. Чан отвел ее в хижину, вверив женщине, которая нарезала листья тутовника для подкормки шелкопряда. Другая женщина собирала коконы и погружала личинок в кипящую воду.
Николь тоже принялась за работу. На нее искоса поглядывали, но заговорить не решались. Николь стало не по себе, она переступила с ноги на ногу.
– Вы делаете это для того, чтобы убивать личинок, да? – прошептала она напарнице, надеясь блеснуть знанием. – Я про воду.
Женщина кивнула:
– Если этого не сделать, личинки превратятся в мотыльков. А те в свою очередь прогрызут нити, чтобы выбраться из кокона.
Николь заметила в другой комнате двух женщин, которые вытягивали из коконов нить и сматывали для дальнейшего превращения в ткань. Нарезая листья, Николь вспоминала прошлый вечер. Они с Чаном были в хижине, и ей с трудом удавалось следить за разговором. На полу вплотную друг к другу сидели, скрестив ноги, человек восемь. Они раскуривали дурно пахнущий корень. Николь говорила по-вьетнамски довольно убедительно, с нужным произношением, но первым языком для нее был французский. Николь слушала вполуха, наблюдая за неровными тенями от пламени небольших фитилей, плавающих в мисках с маслом. Чан толкнул ее в бок.
– Слушай внимательно, – буркнул он.
– Прости.
– Улыбайся лидеру. Выгляди благодарной. Мы будем работать в сараях с шелком, пока нам не дадут других указаний.
Она удивилась, что их сразу же не направили на север, но Чан сказал, что это своего рода испытание и она просто должна слушаться и делать вид, что рада.
Нарезая листья тутовника, Николь снова замечталась и порезала палец. Она невольно выругалась по-французски. Женщина с подозрением посмотрела на нее, потом велела найти тряпку и перевязать рану.
Только поздно вечером, поужинав невероятно вкусным супом с креветками и хлебом из соевых бобов, Николь осознала весь масштаб бедствия. Их группу уже собрали к тому времени, как она вернулась из самодельного туалета. Мерзкий запах все еще цеплялся к одежде. Места хватало для всех, но было сыро, многолюдно и зловеще. Чего бы только она сейчас не отдала за café sua, вьетнамское название для café au lait
[14], которое ей стоило запомнить.
Напряженная атмосфера усилилась, когда лидер засыпал вопросами Чана. Говорил он так быстро, что Николь еле успевала уловить смысл. Два раза называли ее имя, и лидер обращал взгляд к ней. Чан выглядел до смерти напуганным, теперь он говорил медленнее, но заступался за нее, объясняя, что она и впрямь наполовину француженка, но всем сердцем предана делу.
Заговорил другой мужчина, и Николь поморщилась, услышав в его голосе ненависть.
– Она шпионка.
Закивали все, кроме Чана и лидера.
– Избавьтесь от нее, – пробормотал кто-то.
– Согласен!
– Нам не нужны здесь métisse.
Мужчина с кустистыми бровями и узким, потемневшим от солнца лицом достал из кисета на поясе нож и вытер его о штанину. Человек оскалился, глядя на Николь. Она задрожала и посмотрела на Чана, который уставился в пол. Лидер не обратил внимания на слова мужчин и, заговорив медленнее, обратился к Николь напрямую.
