В конце концов я сдалась. В Англии мне еще предстоит пробыть всего несколько дней. Сесили Трехерн до сих пор не нашли, подходил к концу список людей, с которыми мне требовалось поговорить, и вопросов, которые нужно задать. Новое прочтение романа «Аттикус Пюнд берется за дело» не принесло почти никаких открытий. Что до моего личного будущего, то Майкл Били более или менее ясно дал понять, что у меня практически нет шансов вновь заняться редакторской работой: ни на фрилансе, ни в офисе. Ну и что в результате остается? Только возвращаться в «Полидорус», сидеть рядом с Андреасом и делать вместе ту работу, которая есть.
Я приняла душ, оделась и спустилась вниз. Завтрак накрыли в том же помещении, где мы ужинали с Лоуренсом. Обслуживали гостей официанты в черных брюках и белых рубашках, все они приезжали на работу на автобусе из Вудбриджа. Был обычный фуршетный стол, яичница с беконом и бобами, все это поблескивало как-то не слишком аппетитно в свете старомодных ламп накаливания. Мне вдруг страшно захотелось греческого йогурта и свежей дыни, но пришлось сделать заказ из меню и ждать, в компании блокнота и кофейника с ароматным кофе, пока его принесут.
Едва приступив к завтраку, я почувствовала, что рядом кто-то есть, и подняла голову. Надо мной стояла Лиза Трехерн. Она улыбалась, но улыбка была из тех, что мигом отобьют аппетит к любой вкуснятине. Мне подумалось, что наверняка в точности так же Лиза смотрела на Штефана Кодреску, перед тем как его уволить.
— Доброе утро, Сьюзен, — произнесла она. — Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
— Будьте моей гостьей. — Я указала на пустующий стул с другой стороны стола.
Но Лиза не оценила юмора.
— Я бы сказала, что ситуация как раз обратная. — Она чопорно уселась. Когда подошел официант, чтобы предложить ей кофе, Лиза отослала его прочь. — Это мы вас тут принимаем.
— И по высшему разряду, спасибо.
— Вам нравится наш отель?
— Здесь очень мило. — Я чувствовала приближение неприятностей, и любезность не была лишней. — Вполне понятно, почему «Бранлоу-Холл» пользуется такой популярностью. Я смотрю, от постояльцев нет отбоя.
— Да, тем более что сейчас самый сезон. Вообще-то, об этом я и хотела с вами поговорить. Как продвигается ваше расследование?
— Я бы не рискнула назвать это расследованием.
— Можете сообщить мне что-нибудь насчет Сесили?
— Вчера я перечитала книгу «Аттикус Пюнд берется за дело». У меня есть кое-какие мысли по поводу того, что могло произойти. — Я захлопнула блокнот, как бы защищая его секреты.
— Кое-какие мысли? — Лиза скосила глаза на мою тарелку. Заказ мой был скромным: яйцо пашот и тост, но по выражению ее лица можно было решить, будто я сгребла себе весь фуршетный стол. — Вот в чем дело, Сьюзен… Не хочу быть грубой, но вы занимаете номер, который приносил бы нам двести пятьдесят фунтов за сутки. Вы поглощаете нашу еду да и в мини-бар наверняка заглядываете. Вам удалось раскрутить моих родителей на весьма изрядную сумму, да еще и выбить из них аванс. И что мы получили взамен? Насколько мы можем судить, от вас нет абсолютно никакой пользы.
Если сейчас Лиза старалась не быть грубой, то чего от нее ожидать в случае намеренной агрессии? Мне вспомнилась характеристика, данная ей Лайонелом Корби: «Та еще штучка». Возможно, я была слишком строга к парню во время встречи в Лондоне.
— А ваши родители в курсе этого нашего разговора? — спросила я.
— Вообще-то, отец сам меня попросил побеседовать с вами. Мы хотим положить конец этому предприятию и думаем, что вы должны уехать.
— Когда?
— Сегодня.
Я аккуратно положила на тарелку нож и вилку. Потом посмотрела Лизе в глаза и спросила самым невинным тоном:
— А ваш отец знает, что у вас был секс со Штефаном Кодреску до того, как вы его уволили?
При этих словах лицо девушки вспыхнуло от ярости, и, странное дело, шрам в углу рта заалел так, словно рану нанесли минуту назад.
— Да как вы смеете?! — прошипела она.
— Вы интересовались ходом расследования, — напомнила я. — Я бы квалифицировала этот факт как весьма ценную информацию, заставляющую взглянуть на вещи в ином свете. Вы не согласны?
Интересно получилось. Выдвигая обвинение, я не была на сто процентов уверена, но Лиза не стала его отрицать. Опять же, все улики сходились. Во время ужина Лоуренс Трехерн обмолвился, что Штефан нравился Лизе и они много времени проводили вместе. Потом она уволила парня под несправедливым, как настаивал Корби, предлогом. А еще старшая сестра завидовала младшей. «Между ними вечно существовало соперничество… Сесили уродилась более красивой, и стоило ей познакомиться с кем-нибудь, это всегда бесило Лизу» — именно так выразился Лоуренс. И мне пришло в голову: уж не объясняется ли неприязнь Лизы к Эйдену Макнейлу этой застарелой завистью?
— Кто вам это сказал? — требовательно вопросила моя собеседница. Меня удивило, что она не выбежала из столовой. Я бы на ее месте, наверное, не сумела бы сохранить самообладание.
— Вы уволили Штефана, потому что он отказался и дальше спать с вами.
— Он был вором.
— Нет. Воровкой была Наташа Мэлк, та самая горничная, которая нашла труп. Все это знали.
Я только повторила версию Лайонела Корби, но, похоже, и тут фитнес-инструктор попал в точку. Лиза побледнела.
— Это ложь, — негромко заявила она.
— Лиза, я встречалась со Штефаном в тюрьме Уэйленд в Норфолке, — сказала я. — Ему нет нужды вводить меня в заблуждение.
Если называть вещи своими именами, то это я соврала ей, поскольку на самом деле еще не разговаривала со Штефаном. Но Лиза-то об этом не знала.
Она так скривилась, что я испугалась, как бы молоко в кофе не скисло.
— Почему вы верите всему, что говорит этот тип? Он ведь преступник, пожизненно осужденный за убийство.
— Я вовсе не уверена, что это он убил Фрэнка Пэрриса.
Любопытно, но, произнося эти слова, я вдруг с абсолютной уверенностью ощутила, что и впрямь так думаю. Штефана арестовал полицейский, бодро отправивший его за решетку только потому, что подозреваемый оказался румынским иммигрантом. Улики против него были до смешного легковесными. Сто пятьдесят фунтов под матрасом? Никто не прячет деньги под матрасом, не считая старых дев в плохих комедиях, да и, если уж на то пошло, стал бы Штефан рисковать ради такой пустячной суммы?
Оставалось слишком много невыясненных обстоятельств: невесть почему залаявшая собака; табличка «Не беспокоить», которая висела на двери, а потом загадочно исчезла; Фрэнк Пэррис, солгавший насчет оперы. И был еще один, самый важный, по моему мнению, вопрос: если Алан Конвей знал имя настоящего преступника (недаром ведь расшифровавшая его загадку Сесили Трехерн исчезла), то почему он предпочел не разглашать правду?
