Штефан в первый раз за время нашего разговора разозлился.
— Я не хочу, чтобы вы ему это показывали, — отрезал он. Потом взял письмо и убрал его в карман. — Именно по милости этого человека я здесь и сижу.
— Но вы же сами сознались.
— Он вынудил меня сознаться!
Я видела, как Штефан борется с собой, стараясь не сорваться. Он наклонился ближе ко мне и заговорил тихо, но с напором:
— Этот ублюдок убедил меня, что в моих же интересах признать вину. Дескать, все улики против меня. У меня за плечами судимость. В моей комнате нашли деньги и обнаружили пятна крови. Он обещал, что, если я сознаюсь, он замолвит за меня словечко. Я, как дурак, повелся и сказал все, что Локк мне велел. И в результате получил пожизненное с правом подать прошение о помиловании лишь через двадцать пять лет. Это значит, что в лучшем случае я смогу выйти на свободу, когда мне будет уже почти пятьдесят. Вы отдадите Локку письмо, а он порвет его на клочки. Не в его интересах, чтобы мне поверили. Если меня вдруг оправдают, то как он сам будет выглядеть? Для Локка лучше, чтобы я сидел и гнил тут.
Штефан снова откинулся на спинку стула, но, как выяснилось, сказал еще не все.
— Со мной все было кончено с той самой минуты, как я приехал в эту страну, — проговорил он тихо. — Мне было двенадцать, и я не хотел жить в Англии. И я здесь никому не был нужен. Я ведь шваль, румынская шваль, и при первой возможности меня упрятали сюда и забыли. Думаете, кто-то станет читать это письмо? Думаете, кому-то есть дело? Нет! Я могу умереть тут. Может, завтра я покончу с собой. Я бы давно умер, если бы не одно светлое пятно в моей жизни, тот рассвет, что дает мне надежду.
Я хотела уточнить, что он имеет в виду, но тут Штефан спросил:
— Вы знаете, кто убил Фрэнка Пэрриса?
— Нет, — честно ответила я. — Пока не знаю.
— Вы редактор. Издаете книжки! Вы не адвокат, не полицейский и не частный детектив. Вы не сумеете мне помочь.
— А может, и сумею. — Я положила ладонь на его руку. Это был первый физический контакт между нами. — Расскажите, что случилось той ночью, в пятницу, пятнадцатого июня две тысячи восьмого года.
— Вы же прекрасно знаете, что тогда произошло. Постояльца отеля по имени Фрэнк Пэррис забили до смерти молотком.
— Да. Но как насчет вас? Где вы были той ночью? — Ему не хотелось отвечать, поэтому я продолжила: — Что вы намерены делать, Штефан? Вернуться в камеру и сидеть дальше? Чем это поможет вам? Или Сесили?
Он поразмыслил немного, потом кивнул.
— Я был на вечеринке. Сесили и Эйден устроили у бассейна вечеринку для персонала.
— Вы сильно напились?
— Выпил немного вина. Пару бокалов. Я очень устал. Спустя какое-то время мне там надоело, и я пошел в свою комнату, вместе с тем парнем из спа…
— Лайонелом Корби.
— Точно. Его комната находилась рядом с моей.
— Скажите, вы обращались к нему как к Лео?
— Нет. Я звал его Лайонелом. А почему вы спрашиваете?
— Не важно. Продолжайте.
— Я почти сразу уснул. Вот и все, что я могу вам рассказать. Я проспал всю ночь и встал довольно поздно. В половине девятого утра, наверное. В отель я не возвращался. И к номеру двенадцать даже близко не подходил.
— Но Дерек Эндикот видел вас.
— Он видел кого-то другого. Не меня.
— Вы думаете, вас подставили?
— Конечно подставили. Вы что, совсем меня не слушали? Я был очевидной мишенью.
— Расскажите мне о вас с Лизой.
Тут он напрягся.
— Сука она, — сказал Штефан, в первый раз выругавшись.
— У вас с ней был роман?
— Да какой там роман. Просто секс.
— Она заставила вас…
— Вы с ней знакомы?
— Да.
— Ну тогда не понимаю, как вы вообще могли подумать, что парень вроде меня мог хотеть заниматься сексом с кем-то вроде Лизы?
— И когда вы отказались удовлетворять ее желания, Лиза вас уволила?
— Нет. Разумеется, нет. Лиза действовала намного хитрее. После того как я перестал с ней встречаться, она начала распространять слухи, что я краду деньги и вещи. Это все ложь. Она мне угрожала. Лиза добилась, чтобы все подозревали меня, и потом уволила.
— Но вы продолжали с ней встречаться. — Я помнила рассказ Лайонела Корби о том, что он видел в лесу. — За пару недель до свадьбы вас видели вместе в лесу близ коттеджа Оуклендс.
Штефан смутился. Я заметила, как в его глазах промелькнуло что-то, какое-то воспоминание.
— Это был последний раз, — сказал он. — Я думал, что если дам Лизе, что она хочет, то смягчу ее сердце. Не сработало. Две недели спустя она все равно меня уволила.
Он мне солгал. Не знаю, как я это поняла, и не имела понятия, что именно собеседник скрывает, но поведение его переменилось. Уверенность в невиновности Штефана оказалась немного подмоченной по краям. Я подумала, не стоит ли нажать на него, но решила, что из этого все равно не выйдет проку. Я смотрела, как он допил колу и отставил банку, сжав ее с боков, почти смяв.
— Вы не сумеете помочь мне, — заключил Штефан.
— Позвольте мне хотя бы попытаться, — ответила я. — Доверьтесь мне. Я на вашей стороне. Мне жаль, что мы не встретились раньше, но теперь это произошло, и я вас не подведу.
Он посмотрел прямо на меня. Глаза у него были очень мягкие, темно-карие.
— С чего мне вам доверять? — спросил Штефан.
— А у вас есть выбор? — парировала я.
— Ну хорошо. — Он кивнул. Потом, очень медленно, достал письмо и придвинул через стол ко мне. — Это все, что у меня есть, — сказал он.
Штефан встал. Несмотря ни на что, он забрал со стола все продукты: чипсы, шоколадные батончики, даже остывший гамбургер. Это рассказало мне о жизни в тюрьме больше, чем все, вместе взятое, с момента моего приезда. Потом, не произнеся больше ни слова, он ушел.
Вести автомобиль я не могла.
За руль сел Андреас. Он не спрашивал, как прошел мой визит в тюрьму. Видел, что я слишком взволнована для разговоров. Мы проехали несколько миль по Норфолку, и местность становилась все более живописной и гостеприимной по мере приближения к Суффолку, а потом остановились пообедать в пабе «Плуг и звезды», немного южнее Тетфорда. Андреас заказал бутерброды, но я не чувствовала голода. Еда напоминала мне тот жуткий остывший гамбургер, который Штефан унес к себе в камеру. Восемь лет жизни!
— Сьюзен, не хочешь поделиться со мной? — спросил Андреас некоторое время спустя.
По вечерам в пятницу в этом пабе наверняка было шумно. Я осмотрелась: вымощенный плиткой пол, дровяная печь и старомодные дощатые столики. Но сейчас мы были тут почти одни. Бармен за стойкой явно скучал.
