То, что происходило далее, почти не поддается описанию.
В считаные минуты идеальная английская свадьба превратилась в полный бардак. Подкатили четыре полицейские машины, и вскоре территорию отеля заполонило не менее дюжины детективов, фотографов и криминалистов. Первой на место преступления прибыла инспектор Джейн Криган. Должен сказать, она очень хорошо справилась со своей задачей. Некоторые гости, стремясь узнать, что происходит, вышли из шатра. Инспектор препроводила всех обратно, а потом сама зашла внутрь и вкратце сообщила о том, что случилось.
Она вела себя крайне деликатно, но факты сводились к тому, что свадебные торжества окончены, а расходиться никому нельзя. Минуту назад эти люди были гостями на бракосочетании, теперь же стали потенциальными подозреваемыми или, по крайней мере, свидетелями, а шатер превратился в огромный загон. Больше всех пострадали, ясное дело, Эйден и Сесили. У молодоженов был забронирован номер в Лондоне, а на следующий день они должны были вылететь на Антигуа, где их ждал медовый месяц.
Я переговорил с мисс Криган, прося отпустить молодых. Объяснил ей, что они никоим образом не связаны с убийством и даже не были знакомы с Фрэнком Пэррисом. Ну, если не считать краткой встречи накануне, разумеется. Однако это не дало результата. В итоге мы вернули деньги через страховую компанию, и позже новобрачные провели пару недель на Карибах, однако тем не менее едва ли это можно счесть удачным началом семейной жизни.
Признаться, в глубине души я до сих пор сожалею, что Наташа не заглянула в номер 12 немного позже. Быть может, Эйден и Сесили успели бы уехать прежде, чем обнаружили труп. Наташа приступила к работе в половине девятого и миновала номер 12 по пути в крыло «Мунфлауэр». Горничная уверяет, что в это время на двери висела табличка «Не беспокоить», и она решила пока не заходить в комнату. Когда Наташа вернулась после часа дня, таблички не было. Ее потом нашли в мусорной корзине дальше по коридору.
Полицию это удивило. Разумеется, Штефан Кодреску мог повесить табличку на дверь номера, чтобы содеянное им не обнаружили как можно дольше, но, если подумать, в этом не было никакого резона, да и зачем ему понадобилось снимать ее позже? Сам Штефан отрицал, что прикасался к табличке, но полиция нашла на ней отпечатки его пальцев, а также следы крови Фрэнка Пэрриса, так что парень очевидно лгал.
Если честно, это обстоятельство до сих пор не дает мне покоя, поскольку я не нахожу в нем смысла. Табличка висела на двери в половине десятого, а в час дня оказалась в мусорной корзине. Как это можно объяснить? Кто-то обнаружил тело и счел нужным спрятать его на три с половиной часа? Штефану потребовалось вернуться в комнату? В конечном счете полиция пришла к выводу, что Наташа ошиблась. С ней, к несчастью, вы поговорить не сможете: она уехала обратно в Эстонию, и я понятия не имею, как ее найти. Еще я слышал, что Хелен умерла несколько лет назад. У нее был рак груди. Возможно, инспектор Криган сумеет помочь.
Что до Штефана, то в день свадьбы он не показывался. Видимо, страдал от похмелья. Когда я увидел Кодреску, он держался угрюмо и был в плохом настроении. В туалете вестибюля забился унитаз, и Штефан не слишком обрадовался, когда ему пришлось его прочищать. Как вы понимаете, моим долгом было говорить правду, а потому я сообщил полицейским, что вид у парня был такой, будто он полночи не спал.
У него имелся универсальный ключ, подходящий ко всем дверям, так что проникнуть в номер двенадцать ему было просто. И выглядел Штефан в точности так, как человек, который только что совершил ужасное преступление и ждет возмездия.
Надеюсь, это Вам поможет. По-прежнему жду Ваших соображений по книге. Что до другой Вашей просьбы, то будьте любезны сообщить мне банковские реквизиты Вашего партнера, и я охотно перечислю ему аванс в счет обговоренной нами суммы. Скажем, 2500 фунтов?
С наилучшими пожеланиями,
Лоуренс Трехерн
P. S. Гостя, за которым изначально был забронирован номер 12, звали Джордж Сондерс. Он прежде был директором средней школы «Бромсуэлл-Гроув» и в тот раз приезжал в Суффолк на встречу с выпускниками. Л. Т.
К письму прилагались две фотографии Сесили, обе сделанные в день ее свадьбы.
Лоуренс описал дочь как красавицу. Разумеется, мог ли отец, да еще в такой особенный момент, использовать другой эпитет? Однако, на мой взгляд, он был не вполне справедлив. На девушке было белоснежное свадебное платье, медальон из платины или белого золота с выгравированным на нем сердечком, стрелой и тремя звездами. Светлые от природы волосы безукоризненно уложены в стиле, заставившем меня вспомнить про Грейс Келли. Сесили смотрела мимо камеры, как если бы видела где-то там вдалеке счастье, предначертанное для нее судьбой. И тем не менее имелось в ее внешности что-то неизбывно заурядное. Мне искренне не хочется быть жестокой. Она была привлекательной молодой женщиной. Все в этой фотографии наводило меня на мысль, что Сесили принадлежала к числу людей, которых я рада была бы иметь в числе своих знакомых. Таких обычно называют славными, но…
Наверное, я хочу сказать, что легко могла представить ее заполняющей налоговую декларацию, занимающейся стиркой или прополкой в саду, но никак не раскатывающей по горному серпантину в Монако в пятидесятые годы прошлого века на «астон-мартине» со складной крышей.
Я закрыла ноутбук и направилась обратно к машине. Мне еще предстояло добраться до Лондона, а потом по Северной окружной дороге — до Ледброк-Гроув. Крейг Эндрюс обещал быть дома к четырем, чтобы встретить меня, а я хотела принять душ и переодеться перед ужином в «Le Caprice».
Теперь я понимаю, что мне следовало тщательно обдумать прочитанное. Как выяснилось впоследствии, в электронном письме Лоуренса содержалось множество ответов на загадки. Просто я пока еще их не видела.
Ледброк-Гроув
В бытность редактором мне нравилось бывать в гостях у писателей, смотреть, где живут и работают наши авторы. Мне хотелось знать, какие книги стоят у них на полках и какие картины висят на стенах, идеальный ли порядок на их письменных столах или же те представляют собой поле боя, усеянное листочками с заметками и отброшенными идеями. И поэтому меня всегда раздражало, что самый успешный из наших авторов, Алан Конвей, ни разу не пригласил редактора в претенциозное недоразумение под названием «Эбби-Грейндж» (он переименовал свою усадьбу в честь рассказа Артура Конан Дойла). Я побывала в доме только после смерти его хозяина.
Не уверена, что следует изучать историю жизни литератора, чтобы правильно оценить его творчество. Возьмем, к примеру, Диккенса. Будем ли мы сильнее наслаждаться «Оливером Твистом», зная, что писатель сам в детстве был уличным сорванцом и работал в Лондоне на фабрике по производству ваксы вместе с мальчиком, которого звали Феджин? Или же, допустим, будет ли довлеть над нами осознание того, как дурно обращался сам Диккенс со своей первой женой, при знакомстве с созданными им женскими персонажами? Литературные фестивали, которые теперь регулярно проводятся по всей стране, превратили писателей в шоуменов и отворили дверь в их личную жизнь, а дверь эту, как мне частенько кажется, стоит держать закрытой. На мой взгляд, лучше судить об авторах по их произведениям, а не наоборот.
