Однако на этот раз он почуял что-то, какие-то перемены. С самого его приезда Саманта и Леонард вели себя не как обычно. Они постоянно перешептывались, украдкой переглядывались, резко умолкали, стоило ему войти в комнату. Но лишь гораздо позже, этим утром, он зашел в кухню и застал Саманту сидящей за столом и читающей письмо. Она свернула листок, едва увидела брата, но тот успел заметить официальный бланк и дорогой белый конверт. Письмо от поверенного. Он сразу догадался.
— Дурные новости? — заботливо спросил Элджернон, делая вид, что не сильно заинтересован.
— Нет. Так, пустяки.
Именно то, как сестра убрала письмо, подсказало ему, что она лжет: Саманта сложила документ и сунула под кардиган, храня его близко к сердцу не только в переносном, но и в буквальном смысле слова. А потом еще эта поездка в Лондон, о которой ему объявили внезапно, как если бы сорваться с места и потратить пять часов на дорогу туда и обратно, да еще и с ночевкой, было для супругов совершенно привычным делом.
Едва оставшись один, Марш сделал телефонный звонок. В Лондоне у него был один приятель. Он три года проработал в рекламной индустрии Нью-Йорка, но затем произошло досадное недоразумение с казенными деньгами, в результате которого его в тот же день уволили. Где-то в закоулках памяти у Элджернона отложилось, что его друг вроде как служил у Харлана Гудиса.
— Нет, на него я не работал, — сообщил Терри. — Но встречался с ним пару раз, да и его все знали. Это ведь Гудис организовал кампании по продвижению напитков «Минит Мейд» и канцелярских товаров «Пейпер Мейт», а также помогал раскручивать сеть отелей «Бест Вестерн». Он начинал с обычного рекламщика, а закончил хозяином собственного агентства на Мэдисон-авеню.
— И что, он был богат?
На той стороне линии раздался смешок.
— С чего это ты вдруг заинтересовался, Элджи? Поздновато уже. Гудис умер еще два года тому назад.
— Это я знаю. Так что, состоятельный был человек?
— Он был упакован по полной программе. Имел жилье с видом на Центральный парк. И не просто квартиру, а пентхаус! Ездил Гудис на «дюзенберге» с откидным верхом. Классная машина. Я бы от такой не отказался, честное слово. Не знаю, за какую сумму старик продал агентство, но, наверное, смогу выяснить.
— Можешь кое-что для меня раскопать?
— А что я с этого буду иметь?
— Брось, Терри, ты мой должник. — В трубке повисло молчание. — Я ведь угостил тебя обедом в клубе. Так что разузнай. Но только нужно пошевеливаться. Это может оказаться важно. Гудис оставил деньги жене, его вдову звали Джойс Кэмпион. Быть может, в публичных источниках называлась сумма.
— Есть кое-какие ребята, кому я могу позвонить. Но они в Америке. Тебе придется возместить мне расходы.
— Давай уже действуй, — велел Элджернон и повесил трубку.
«ЕДИНСТВЕННАЯ НАСЛЕДНИЦА» — эти два слова взывали со страницы. Так нечестно. Они с Самантой росли вместе. Они были обычными, счастливыми детьми и хорошо ладили между собой. А потом с неба упала бомба, убив обоих родителей и полностью разрушив мир, который Элджернон знал. После этого все изменилось. Он помнил тот день, когда тетя Джойс сказала, что будет заботиться о них. Она ему с самого начала не понравилась, с этими ее крашенными в черный цвет волосами, морщинистыми щеками и излишком румян. Тетка строила из себя даму из общества, но жила в убогом домишке в Западном Кенсингтоне. И что только Харлан Гудис в ней разглядел?
Элджернон постоянно разочаровывал тетю Джойс. Она хотела, чтобы племянник получил профессию, как и его сестра, которую ради этого отправили в адскую дыру в Слау. «Хочешь стать бухгалтером? — спрашивала тетя. — А может быть, дантистом? У меня есть кузен, который работает стоматологом, не исключено, что он поможет». Разменяв третий десяток, Элджернон привык винить тетю в своей загубленной юности почти так же, как винил немцев. И то, что он неизбежно соскользнул в мир подпольных дельцов и преступных элементов, тоже определенно было на ее совести.
При этом настоящим преступником Элджернон не стал. По чистой случайности оказался он у печально известного клуба на Пикадилли, когда разразилась та потасовка — групповая драка. Не будь он во хмелю, ни за что бы в нее не ввязался. Он помнил суд, помнил взгляд тети Джойс, когда племянника приговорили к трем месяцам за нарушение общественного порядка. Она смотрела на него даже с большим презрением, чем судья! Прежде чем его увели, он повернулся и показал тете язык. То была последняя их встреча. Элджернон порадовался, когда она собрала вещички и свалила в Америку.
И вот теперь, столько лет спустя, она выказала свое отношение к Элджи. Тетя не просто предпочла ему Саманту, но намеренно плюнула племяннику в лицо. Какая-то маленькая частичка внутри Марша сожалела о том опрометчивом жесте в зале суда. Высунутый язык обошелся ему в половину доли в наследстве, вероятно огромном. Но быть может, это только самообман? Тетка была злопамятной старой крысой. И в любом случае никогда не завещала бы Элджернону ни цента.
Однако имелось в его характере свойство, которое тетя Джойс недооценивала, да и Саманта тоже оставила без внимания. Элджернон Марш никогда не сдавался. Всю свою жизнь, включая и тот злополучный инцидент с дракой у «Нат-Хауса», он был бойцом. Например, «Сан-Треп» он запустил после череды неудач в бизнесе, и, хотя перспективы компании на данный момент выглядели не слишком радужно, это был примечательный успех, пусть и до определенной степени. Да, Саманта может разбогатеть. Но Элджернон знает кое-что о жизни в Тоули-на-Уотере, что неведомо ей. И он был твердо уверен, что эти сведения помогут ему получить значительную долю наследства. Если, конечно, это наследство в принципе существует.
Зазвонил телефон. Торопясь снять трубку, Элджернон едва не выронил стакан с виски.
— Элджи?
— Терри! Удалось выяснить что-нибудь интересное?
— Не то слово! Присядь, если стоишь, приятель. Ты не поверишь…
V
Половина десятого.
Филлис и Эрик Чандлер сидели в своей гостиной на третьем этаже Кларенс-Кип. Они слушали по радио «Музыкальную карусель», но постепенно Филлис утомили комедийные интерлюдии, и она выключила приемник. Повисла гнетущая тишина. Эрик предложил матери приготовить горячее какао — они всегда пили какао перед сном, — но она отказалась.
— Пойду-ка я спать, — объявила вдруг Филлис.
— Мам… — Голос у Эрика дрожал. — Ненавижу, когда ты такая.
— Не знаю, о чем ты.
— Еще как знаешь. Ты всегда становилась такой, даже когда я был маленьким, когда злилась на меня. Ты разочаровалась во мне с самого момента моего рождения, из-за моей увечной ноги. А когда папа ушел на фронт, я знал, что он для тебя значил. Я понимаю: ты предпочла бы, чтобы я, а не он погиб на войне.
Филлис скрестила руки на груди:
— Ну и дурные вещи ты говоришь, Эрик. Тебе следует…
