– Вы – немцы, если не ошибаюсь? – спросил он. – Я – старший врач госпиталя. Меня зовут Мекки. – И, хитровато подмигнув, негромко добавил: – Руководство лазаретом доверено немцам. И санитары тоже немцы. Так что окажем вам всю возможную помощь. Пойдемте со мной! Тогда не придется долго ждать. Там вас комиссуют.
– Что значит комиссуют? – спросил Райзер.
Мекки удивленно взглянул на него:
– А вас что, разве никогда не осматривала врачебная комиссия? Здесь это происходит раз в месяц.
– С тех пор как я в тюрьме, я ни разу не видел врача, – ответил Райзер.
– По вам это видно, – признался Мекки. – Сейчас вы увидите с полдесятка врачей. Немцев среди них нет. Только японцы. Но они тоже неплохие. С ними можно работать.
Мекки зашагал впереди нашей маленькой колонны, и мы через вестибюль и длинный коридор вошли в большое пустое помещение.
– Ну а теперь помните о том, что я вам говорил, – шепнул он нам, когда замыкающий нашу колонну заключенный закрыл за собой дверь.
– Главврач Антонова осмотрит вас. Она русская, обычная женщина, не монстр, и очень хорошо относится к немцам. Не выражайтесь и ведите себя так, будто свихнулись от голода. Если кого-нибудь из вас занесут в категорию «Дистрофия 2», он останется в госпитале. А в госпитале жизнь, о которой вы и мечтать не могли. Говорите, что у вас приступы головокружения и что трудно ходить и поднимать руки. Ясно? Отекшие ноги показывать сразу же! Это удваивает шансы оказаться в госпитале. А вообще постарайтесь походить на идиотов. Ну, раздевайтесь же, чего ждете? А вот она вас уже ждет. Трусы можно не снимать. Она их сама снимет, если понадобится, когда вы перед ней предстанете. Чего вы так на меня уставились? Антонова вас не сглазит. Вас и так уже сглазили, без нее. Ох, ну и компания несчастных! – вздохнул Мекки.
И тут же исчез в соседней комнате, правда, сразу же вышел. – Можно. Первые двое можете заходить. Один вышел, следующий заходит. По очереди.
Мекки вошел в соседний кабинет вместе с двумя первыми кандидатами в госпиталь. С интервалом в пять минут наши товарищи выходили. Большинство записали в группу «Дистрофия 1». Пару человек – в «Дистрофию 2». Винфрид Коблер, который из нас выглядел лучше всех, заслужил «О.К.». Едва Коблер вышел после осмотра, как Мекки подскочил к нему.
– Мекки, что значит «О.К.»? – спросил он. – Она занесла меня в группу «О.К.».
– Все неплохо, – пояснил Мекки. – Это команда отдыхающих. Кто переутомится на работе, того на пару месяцев отправляют в эту команду. Им не положено ходить маршем, да и кормежка получше. Работы тоже им подбирают полегче, а в остальном – все то же. Так все выглядит в рабочем лагере. Но здесь все не совсем так. Этот лагерь, да будет вам известно, вообще-то курорт. Никакой муштры. А те, кто в команде «О.К.», иногда вообще в потолок плюют.
Из кабинета вышел заключенный и объявил:
– «Дистрофия 2».
– Значит, тебя здесь и оставят, – констатировал Мекки. – С «Дистрофией 2» положено отправлять в госпиталь, он там, дальше за пристройкой, где больные малярией. И с этим не шутят. Если Антонова кому-то записала «Дистрофия 2», это уже не обсуждается. Это означает лежать в госпитале, тихо отъедаться и подкрепляться. В общем, собираться с силами. И с едой не торопиться – обычную порцию в таком состоянии желудок просто не выдерживает.
– А что такое вообще эта дистрофия? – решил поинтересоваться Райзер. – Я до плена и слова такого не слышал.
Мекки, усевшись в кресло, решил просветить нас – все-таки за время работы в госпитале он кое-какие знания по медицине получил.
– Дистрофия – состояние полного истощения и упадок сил. Кроме того, признаки дистрофии – отекшие ноги, сердечко барахлит, провалы в памяти, омертвение мышц. И это еще не самое страшное. Таких вносят в категорию «1», освобождают от работ и постепенно приводят в порядок. Куда опаснее, когда дистрофия поражает внутренние органы – кишечник, например. И больные не в состоянии переваривать пищу. Начинается рвота, не позволяющая организму получить необходимые питательные вещества. Или взять хронический понос, против которого и средств нет. Или сердечная мышца истощена настолько, что сердце уже не в состоянии работать. Развивается водянка. Таких больных зачисляют в группу «Дистрофия 3». Если врач считает, что человека еще можно выходить, она пишет «Дистрофия 2». И почти всегда выхаживает.
По побледневшим лицам некоторых, кого, к счастью, записали в группу «Дистрофия 2», Мекки определил, что несколько переусердствовал в своих рассуждениях.
И добродушно добавил:
– Вы все, в общем, стоите на ногах. И довольно уверенно. И среди вас нет ни одного, кого следовало бы записать в группу «Дистрофия 2». У нас достаточно мест в госпитале и врачи не изуверы. Это же касается и больных малярией. Мы помещаем их вместе с дистрофиками, они прекрасно друг друга дополняют.
– То есть? – не понял Райзер.
– Дистрофику необходимо питание, как нетрудно догадаться, – пояснил Мекки. – А больной малярией ничего не может есть. И дистрофики подчищают порции больных малярией, прибавляют в весе, что только к лучшему. Но все дистрофики получают хорошее питание. Каждый день мясо. И рыба. Самое главное – белок. Немного, но полезно и калорийно. У отдыхающих по-другому. Эти ребята, по сути, здоровы. Там калорийной еды меньше, но зато порции больше. Рис, картофельный суп без ограничений. Японцы получают еще больше нас. Их правительство посылает добавки. Они не все съедают, хотя очень стараются. И для наших остается порядочно, так что никто здесь не голодает.
Подошла моя очередь идти на осмотр. Поддерживая трусы, я прошел в кабинет. У окна сидела женщина-врач. Рядом стояли двое врачей-японцев – осматривали стоящего перед ними пациента. И тут занялись мною.
Врачи оглядели меня с головы до ног. Антонова ощупала кожу на руках. Кожа сильно истончилась.
– Повернитесь!
Я почувствовал, как меня ущипнули за ягодицу.
Врач взяла стетоскоп и прослушала сердце. Один врач-японец стал осматривать ноги, заметно отекшие, пальцами нажимая на кожу на них.
– Понос? – осведомилась Антонова.
Я кивнул.
– Сколько уже времени?
– Шесть месяцев, – ответил я.
– «Дистрофия 3», – предположил один из японцев.
Антонова снова внимательно посмотрела на меня.
– Ничего, – заключила она после паузы. – С ним все еще не так уж и плохо. – И вынесла решение: – «Дистрофия 2».
Так завершился мой осмотр.
Когда я вышел в соседнюю комнату, Мекки продолжал просвещать вновь прибывших. Мне было не по себе после всего, что я услышал от Мекки.
– Ты бледный как мел, – заметил Мекки. – Что там тебе наговорили?
– Едва не записали «Дистрофию 3», – признался я. – Но удалось уговорить на «Дистрофию 2».
