Вечером того же дня ко мне явился помощник повара и сообщил, что со мной хочет говорить Фердинанд, то есть шеф-повар. Приглашение к такой персоне, как шеф-повар, независимо от темы разговора обещало тарелку доброго супа. Я чувствовал, что этому Фердинанду что-то срочно от меня понадобилось. Возможно, поднять ему настроение.
И я, не мешкая, отправился вместе с его помощником на кухню.
Работа на кухне была мечтой любого заключенного.
Когда я вошел, Фердинанд как раз сидел за весьма приличным бифштексом.
– Присаживайся. – Приветливо улыбаясь, он поднялся, взял миску, которую подогревал на плите, и поставил передо мной. – Сначала поесть.
Я вооружился своим походным набором: ложкой, которую непременно носит при себе любой заключенный, и посмотрел на то, что мне предложил Фердинанд. Жареный рис, ароматный соус и пара кусочков мяса. Больше того, на что я мог рассчитывать. Воистину королевское блюдо.
– Я тут слышал от Хорста, что ты можешь гадать по руке, – перешел к делу Фердинанд.
Я так и думал и решил не противиться, но вел к тому, чтобы повар стал меня уговаривать. Отмыв посуду от остатков еды, я тут же принялся разъяснять ему значение линий на ладони. Работа была в разгаре, когда на кухню явился Мекки, старший врач нашего госпиталя, и крикнул мне:
– Вот ты, оказывается, где. Хорст мне о тебе говорил. Закончишь с Фердинандом, я следующий. Идет?
Разумеется «идет». После Фердинанда я стал заниматься Мекки, потом помощником повара. Но когда я стал рассматривать его ладонь, до меня дошло, что сегодняшний день не последний, когда мне хочется есть. Так я, сославшись на усталость – мол, моя деятельность требует концентрации внимания и отнимает много сил, сказал, что лучше продолжим завтра.
Когда примерно месяц спустя я покинул госпиталь, перейдя в барак для отдыхающих, уже успел заверить не одного из своих коллег-заключенных, что рано или поздно их отправят по домам. Даже если и сроки предполагаемого освобождения не всегда совпадали, люди, по крайней мере, намного легче переносили свою печальную участь.
В бараке для отдыхающих было очень много японцев. Меня там приняли подчеркнуто вежливо и даже дружелюбно. О том, чтобы «отделить» нашу «спецгруппу» от остальных заключенных, как это было вначале, сразу после нашего прибытия, речи уже не шло. Горсточка немцев, прибывших в составе «спецгруппы», хотя и без разрешения, постоянно навещала барак немецких военнопленных. Так что связи устанавливались. Хотя барак, где содержались военнопленные, располагался не в нашем блоке, это не служило препятствием. Все трудились на хозяйственных должностях, и разрешалось бегать из одного блока в другой.
Только нам, прибывшим последними и относительно недавно, не разрешалось без особого на то позволения покидать свой блок. Нас нигде не использовали, работать не заставляли. У нас было одно занятие – выжить и поправиться на полкило или больше. В госпитале изначально никаких ограничений на общение не налагалось. Поэтому я и сумел так близко сойтись с нашими военнопленными, которые там находились на излечении. Поскольку я не мог просто взять да пойти в госпиталь, число контактов на какое-то время сократилось. Зато в блоке для отдыхающих постоянно вертелись наши товарищи.
Вся наша «спецгруппа» в полном составе сидела на солнышке. И тут к нам подошел молодой белобрысый военнопленный и представился как доктор Мюллер. Слева на груди он носил красную полоску. А одежда выглядела до странности прилично.
– Вы – новые немцы, – полувопросительно произнес он и поздоровался. – Я пришел познакомиться с вами и помочь, если в этом есть нужда. У вас ведь наверняка курить нечего!
Доктор Мюллер извлек пачку махорки из кармана и вручил одному из наших.
– Вот, возьми и раздели поровну между другими. Думаю, бумага у вас найдется.
Потом этот доктор Мюллер сообщил, что он – зубной врач лагеря.
– Так что, если зубы будут беспокоить, милости прошу ко мне, – объявил он и добавил: – Да и не только зубы.
– Почему мы все обращаемся друг к другу на «вы»? – спросил нас доктор Мюллер с ноткой уважения. – Здесь все кругом на «ты». Предлагаю и нам последовать их примеру. Меня зовут Курт.
Мы абсолютно ничего не имели против этого.
– Что это у тебя за красная полоска в петлице? – решил поинтересоваться Райзер.
Курт, откашлявшись, пояснил:
– Ты имеешь в виду ленточку? Так вы ничего не знаете? Это знак принадлежности к союзу.
И тут до нас дошло, что мы вообще отключены от происходящих за колючей проволокой лагеря событий.
– Нет, мы даже не слышали ни о чем подобном, – удивленно признался Райзер. – Почему национальный союз пользуется ленточками красного цвета? Это выглядит как-то уж слишком революционно.
Курт снова откашлялся.
– Союз немецких офицеров – объединение, сформированное в советских лагерях. А что касается красного цвета, вы тут не заблуждайтесь. Это стопроцентно патриотическая организация. Мы боремся за демократию и взаимопонимание народов. В союзе много известных генералов – Паулюс, Зайдлиц и другие.
– И что, все немецкие офицеры вступили в этот союз? – продолжал допытываться Райзер.
– Ну, разумеется, не все, – признал Курт. – Среди нас много и нацистов. Те и слышать не хотят о нашем союзе. Но вы-то, насколько я понимаю, не нацисты?
– Нет, мы не нацисты, – заверил Курта Райзер. – Мы убежденные демократы. Но мне все равно непонятно, почему вы носите эти красные ленты.
– А от вас этого никто и не потребует, – успокоил его Курт. – Русские надеются, что вы убежденные антифашисты. И сам я того же мнения о вас. Мы, как члены национального союза, обязались подтверждать наше мировоззрение конкретными делами. Мы избрали актив. Только из немцев. Русские ничего против этого не имели – мол, все исключительно наше дело.
– Ну, ладно, – продолжил Райзер. – Я тоже ничего против не имею. Мы все антифашисты. Если хочешь нам помочь, мы твоей помощью воспользуемся. Ты можешь достать мне очки?
На лице Курта появилось удивленно-беспомощное выражение.
– Очки? А почему очки?
– В Гродеково на личном осмотре конвойный отобрал и сломал мои очки, так что мне будет трудно поспевать за шествием демократии. Я перед собой вижу один лишь туман.
Курт осмотрелся. Он чувствовал, что время обращения нас в его веру еще не настало. То, что этот Райзер не скрытый фашист, Курт мог поклясться. Но все же нужно было уповать на терпение и рассчитывать на постепенный, единичный прирост членов организации.
– Теперь все будет по-другому, – успокаивающе произнес он. – Начало войны произошло по инициативе Германии – мы ни в коей мере этого не одобряем, – но теперь Советское правительство целиком и полностью на нашей стороне. Не надо забывать, какую вину фашисты взвалили на плечи всех немцев этой войной. Я попытаюсь достать для тебя новые очки, камрад Райзер. Чтобы ты мог поспевать за шествием демократии.
