Несколько человек, по-видимому не в силах сдержать возмущение, встали и подошли к Венцелю. За ними последовали и другие. Мне показалось, что его вот-вот изобьют. Но тут, перекрывая шум, прозвучал бас главного врача Хассенбаха.
– Вот что! Рассаживайтесь по местам и успокойтесь! – крикнул он собравшимся около Венцеля.
Военнопленные невольно замолкли и удивленно уставились на широкоплечего мужчину в темных очках. Голос его дрожал, что говорило о том, что и ему приходится делать над собой усилие, чтобы сдержаться. Хассенбах спокойно занял место между толпой и Венцелем. Военнопленные с уважением смотрели на него. В лагере этот человек пользовался непререкаемым авторитетом. Он был не только опытным врачом, но и отличным товарищем, всегда готовым помочь. Так, он отважился на конфликт с русским врачом, потребовав от него не допускать инспектора по трудоустройству к тяжелобольным пленным. Тот нередко посылал этих заведомо обессиленных людей на различные работы. Именно Хассенбах открыто в присутствии очень многих заявил русскому коменданту лагеря: «Дистрофия не болезнь, дистрофия – позор культурного мира». Не раз ему приходилось из-за своих слишком откровенных фраз расплачиваться сидением в карцере.
Даже члены актива, весьма скептически относившиеся к таким вещам, как убеждения, самообладание, считались с ним, хотя за спиной нередко злословили в его адрес. Для него лагерный актив просто не существовал до этого дня. Хассенбах никогда даже не упоминал о нем, казалось, он понятия не имел о его существовании. Именно поэтому все были буквально в шоке от его внезапного появления. Раздражение вмиг сменилось любопытством.
– Господин председатель актива, могу я взять слово?
Венцель обеспокоенно перевел взгляд с Хассенбаха на остальных, потом снова на Хассенбаха. Венцель почувствовал себя явно не в своей тарелке. Что этот фашист собрался сказать?
– Господин председатель, вы, кажется, упоминали о дискуссии? О том, что русские хотят дискуссию?
«Вот же наглец, – подумал Венцель. – Теперь он обращается ко мне „господин председатель актива“. Может, надумал взбунтовать всех против меня?»
Хассенбах не стал дожидаться ответа Венцеля.
– Товарищи! – Врач сделал едва заметную паузу, будто подыскивая нужные слова. – Я сегодня впервые присутствую на собрании актива. И, как и вы, пришел сюда с самыми добрыми намерениями, желая выслушать, что собирается сказать господин председатель актива. Он выступил, и мы приняли его слова к сведению. Нас призвали тоже выступить, призвали устроить дискуссию. Мы не против дискуссии, но она не должна вылиться во взаимные обвинения и ругань, мы желаем услышать продуманные и аргументированные выступления.
Венцель готов был аплодировать. А военнопленные виновато уставились в пол.
– Вопрос о том, когда нас отправят домой, – продолжал Хассенбах, – волнует нас не первый год и всегда будет волновать. День за днем все мы спрашиваем себя об этом. Точнее: не мы спрашиваем себя, а этот вопрос сам возникает в наших головах. Забота о наших родных и близких, тоска по родине – разве от этого можно избавиться?
Хассенбах сделал внушительную паузу. Венцель судорожно сглотнул. Заключенные затаили дыхание.
– Год тому назад мы услышали от нашего политработника – офицера торжественное заверение в том, что до Рождества 1948 года все до единого немецкие пленные будут отправлены по домам. Миновало Рождество 1948 года, сейчас уже 1949 год. Что нам с того, что господин председатель актива, сам свято веря в это, подчеркиваю – сам свято веря в это, примется уверять нас, что к следующему Рождеству все военнопленные вернутся домой? Что нам сулит будущее, нам знать не дано, остается лишь ждать. У нас должно быть достаточно сил для того, чтобы ждать, только тогда, товарищи, мы сумеем выдержать это нелегкое испытание, уготовленное нам судьбой.
И снова Хассенбах сделал продолжительную паузу. А потом с любезной улыбкой обратился к Венцелю:
– В связи с этим я предложил бы попросить нашего господина председателя актива ответить на вопрос: когда все же нас отправят на родину? Но господин председатель актива в своем содержательном докладе затронул другой вопрос, который всех нас весьма и весьма волнует. Он заговорил о тяжких преступлениях, совершенных нами в России.
Тут Хассенбах замолчал довольно надолго. Пленные, затаив дыхание, не в силах пошевелиться, сидели и ждали. Некоторые со злостью поглядывали на Венцеля. Выражение его лица снова говорило о недовольстве.
– Вот сейчас начнется! – прошептал Роберт.
– В советских газетах и на политзанятиях, посещать которые мы должны в обязательном порядке, мы годами слышим об ужасающих деяниях служащих СС в отношении советских граждан. Эти преступники, как говорили нам, заслуживают виселицы. Естественно, все должно быть по справедливости. Всякое преступление предполагает наказание за его совершение. Но господин председатель актива говорил не об этих преступлениях, он говорил о страшных преступлениях, совершенных нами в России.
Хассенбах подошел ближе к собравшимся.
– Что касается меня лично, я не раз всерьез задумывался о том, что за преступления на моей совести, но до сего времени так и не нашел оправданий для упреков в мой адрес за их совершение. Я отправился на войну врачом. Моя задача была и остается заниматься ранеными и больными, лечить их, спасать от смерти и болезней. И для меня не было разницы, кто они – соратники или враги, они были для меня больными и ранеными. Разве это преступление?
Но я хочу сказать не о себе, а о вас. Вы пошли на войну и сражались за свою родину, исполняя свой долг солдата. И не ради безумца Гитлера и его одержимого властью окружения. Мы прекрасно понимаем и не отрицаем, что кое-кто в нашей стране поддался этому безумию, набросившемуся на нас подобно заразной болезни, распространяющейся молниеносно. Но теперь возбудитель болезни найден и обезврежен и все переносчики тоже. И что же, мы теперь должны отвечать за их преступления?
Хассенбах умолк. Венцель сидел со смущенным видом. Ропот среди пленных усиливался.
Раздался писклявый голосок Вернера, специалиста по чистке отхожих мест:
– Со мной все было так. Никакие мы не преступники.
Ропот стал еще громче. Хассенбах поднял руку.
– Товарищи, мы должны быть благодарны господину председателю актива за предоставленную нам возможность всесторонне обсудить этот нелегкий вопрос. Я прошу господина председателя актива изложить нам свою точку зрения. Мы всегда готовы прислушаться к тому, к чему действительно стоит прислушаться.
Хассенбах медленно направился к свободному стулу и неторопливо уселся. Роберт, ткнув меня локтем в бок, прошептал:
– От этого укола Венцелю так просто не оправиться. Послушай, какую чушь он сейчас начнет пороть.
Многие из пленных думали так же, как и Роберт. Венцель различил с сотню любопытных, но и немало злобных взглядов уставившихся на него военнопленных. Но так легко сдаваться он не собирался. Он был прилежным учеником курсов активистов, на которых советские политработники пестовали будущих проводников большевистской идеологии. И вот наступил момент, когда он обязан был показать, что отвечал требованиям, предъявляемым к политическим агитаторам. У него уже был готовый ответ, оставалось лишь попытаться перенять способ, которым его идеологический противник овладел аудиторией: уверенность, спокойствие, деловитость, логика. Именно этим Хассенбах и обошел Венцеля.
