Шел август уже 1949 года, и НКВД была поставлена задача срочно превратить десять тысяч военнопленных в военных преступников. Те, у кого на самом деле было рыльце в пушку и которым был вынесен приговор, незамедлительно попадали в эту категорию. Причины для вынесения приговоров высасывались из пальца, и Ауэр как переводчик тоже загремел в «военные преступники».
Рядом с койкой Ауэра спал Миша. Ему было от силы двадцать лет, он был начинающим художником. Когда началась война с Германией, его призвали в армию, где он дослужился до сержанта. Год тому назад, еще во время службы, он вступил в тайную организацию, за сумму в 800 рублей переправлявшую советских граждан, которым успел опостылеть коммунистический «рай», за границу. Его задача состояла в изготовлении штемпелей и печатей для необходимых бумаг, которым придавали с их помощью «законный вид». Из-за того что некоторые, кому благополучно удалось сбежать за границу, оказавшись там, не умели держать язык за зубами, НКВД уже довольно скоро почуял, что что-то не в порядке, и их организацию раскрыли.
Мать Миши жила в одной из глухих деревень где-то между Минском и Москвой. Она понятия не имела о злоключениях сына и не знала, где он находится. У него не было возможности из тюрьмы связаться ни с ней, ни вообще с внешним миром. Посылки с продуктами доходили до заключенных после основательной «чистки», но и получавших посылки было не так уж много – очень немногим из их близких правдами и неправдами удалось узнать, где они и что с ними.
Так как Мишу взяли прямо на плацу, мать не знала и не подозревала об участи сына. Ее беспокоило, что письма от сына перестали приходить, и, в конце концов, она стала догадываться, в чем причина этого молчания. Но Россия велика, а заключенных в ней тьма, и женщине долго не удавалось выяснить, что на самом деле произошло с ее сыном.
Миша без возможности получить дополнительное питание в виде посылок из дому сидел в камере. Больше всего молодой солдат мучился от отсутствия табака, но товарищи все же выручали.
Еще один мой сокамерник, Юра Терещенко, был с Украины. Во время войны он служил у немцев «помощником». Он ушел с немецкими войсками на Запад, когда русские уже дошли до Эльбы.
Но, как утверждал Юрий, однажды в Ганновере появилась группа советских офицеров из комиссии по репатриации и быстренько прибрала его к рукам.
Его перебросили в Россию, приговорили к 25 годам лагерей, но едва был вынесен приговор, как его убрали из лагеря и где-то держали тайно. Тем временем НКВД разобрался, что Терещенко – довольно интересный случай, но благодаря счастливой случайности ему все же удалось избежать нового ареста. На одной из сортировочных станций, где он пытался спрятаться в каком-нибудь пустом вагоне, стоял состав с немецкими военнопленными. Он подошел к нему и перебросился парой слов с немцами. В этот момент его схватили двое конвоиров и без слов швырнули в вагон.
Правду ли говорил этот Юра или привирал, узнать было невозможно. То, что подобные вещи происходили, было известно каждому немецкому военнопленному. Иногда им удавалось сбежать по пути. Такие случаи сулили массу неприятностей начальнику состава – всех военнопленных тщательно пересчитывали. А нехватку заключенных восполняли за счет какого-нибудь гражданского лица, случайно оказавшегося вблизи. Как только состав оказывался на чужой территории, в него впихнуть можно было кого угодно, все равно кого. У себя дома приходилось рассчитывать, в основном, на бродяг.
Если тебя в суматохе посадили в вагон, то всякого рода опровержения и рапорты мало что меняли. Потому что те, кто пытались убедить НКВД, что, мол, случайно попали в транспорт, что их вообще нет в списке перевозимых, только укрепляли подозрения НКВД – у них возникал вопрос: «А собственно, почему этот тип отпирается? Почему пытается выдать себя за другого».
И это расценивалось как почти неоспоримое доказательство того, что этот человек – опасный преступник, всеми способами пытающийся уйти от ответственности за содеянное, выдавая себя за другое лицо. Ну а если когда-нибудь кто-то из начальства узнает, как все было на самом деле, – ничего страшного – ворон ворону глаз не выклюет. Виноватых искать никто не станет. Как принято говорить, «все мы люди, все когда-нибудь ошибаемся».
И Юрий попал в лагерь для немецких военнопленных под именем Георг Кислинг, подозреваемый в совершении тяжкого преступления, поскольку не желал признать эти имя и фамилию настоящими. Он упорно убеждал русских, что он – Юрий Федорович Хоменко, что его деревню уничтожили немцы, тому есть документальные подтверждения, таким образом, доказательств, что он действительно Хоменко, нет никаких. Доказательств, которые опровергли бы то, что он утверждает, у НКВД также не было. Самое главное для него было, чтобы его не опознали как Юрия Терещенко, сотрудничавшего в годы оккупации с немцами, что гарантировало бы ему 25 лет принудительных работ. Вполне возможно, что Георга Кислинга, если бы Юрий так рьяно не протестовал против этой фамилии, году эдак в 1949-м отправили бы в Германию, причем в западную ее часть. Но подозрение НКВД причислило его к категории тех, с которыми просто так расставаться не желали.
В июле 1949 года Юрию стали окончательно понятны намерения НКВД, когда он, незадолго до уже запланированной отправки военнопленных их лагеря на родину, был доставлен под Свердловск в самый настоящий лагерь. И он решает бежать из лагеря, а потом с помощью тех, кто переправлял людей за границу, исчезнуть из Советского Союза. Необходимые 800 рублей плюс деньги на всякий случай у него были – он заработал их в лагере на обязательных работах и при помощи разного рода спекулятивных сделок. Даже штатский костюм приобрел. Его план побега был предельно прост. С рабочего места не убежишь, поскольку НКВД запрещал ему покидать территорию лагеря. Так что пришлось бы бежать непосредственно из лагеря.
Через весь лагерь проходила система канализации – трубы диаметром около метра, кроме того, масса колодцев выходила на поверхность. Колодцы располагались и в лагере, и за его территорией. Трубы были примерно наполовину забиты нечистотами, пробраться через них было, в принципе, можно, если не обращать внимания на страшную вонь. Ночью забраться в колодец особого труда не составляло, а потом вылезти уже за пределами лагеря из другого колодца.
Штатский костюм и вещи были зашиты в водонепроницаемый брезент. И этот мешок предстояло тащить на себе. Но ничего – оказавшись на свободе, он отмоется, переоденется и в штатской одежде исчезнет в людском водовороте большого города.
Чтобы проникнуть в канал, ему требовалась помощь – кто-нибудь из заключенных стоял бы на стреме и потом снова прикрыл крышку колодца для безопасности. Поскольку Юрий был с этим заключенным в тесных дружеских отношениях, уговорить его труда не составило.
В назначенное время он проник в канал. Товарищ тихо прикрыл крышку канализационного люка. Пришлось мучительно долго пробираться по холодной грязи, но впереди маячила свобода, и это прибавляло Юрию сил. Но циркулировавшие в канализации газы вгоняли в сон.
С трудом подняв тяжелую крышку колодца, Юрий оказался на воле и вдохнул полной грудью свежего воздуха.
