Но вскоре все прояснилось – мы приближались к Красногорску, и конвоиры велели нам готовиться сойти с поезда. Не скрывая восторга, мы приветствовали знакомые места и радовались, что вырвались за тюремные стены. Впереди шагал конвоир, указывавший дорогу. Второй шел позади нас. Все было как прежде, до того как меня заклеймили как опасного преступника и объявили соответствующий приговор.
Когда мы поднимались по длинному взгорью, ведущему в лагерь, мы размышляли, поместят ли нас в «лагерь 1», тот самый «волшебный сад», или же в «лагерь 2», расположенный в непосредственной близости, где также размещались немецкие военнопленные. «Лагерь 2» был не таким роскошным, поскольку не предназначался для демонстрации приезжим делегациям, а являлся обычным рабочим лагерем. Но условия и там были очень хорошими, и те, кто прошел через «лагерь 2», остались им весьма довольны.
Дойдя до «лагеря 2», идущий впереди конвоир повернулся и приказал остановиться перед воротами. Больше уже сомнений не было. Мы были у цели. Сквозь ограду мы разглядели нескольких наших пленных. Они глазели на вновь прибывших и дружелюбно выкрикивали приветствия.
Лагерь приговоренных
Из лагеря вышел дежурный советский офицер и убедился, что все перечисленные в списке на месте. Тут ворота распахнулись, и мы прошли на территорию. Проверок вещей и иных формальностей не было. Нас дожидались старые знакомые из «лагеря 1» и приветствовали нас с прибытием. На крышах бараков пленные загорали на солнышке. Они были в одних плавках. Тут же появился немец, заместитель коменданта лагеря, и указал нам места в бараке. Мне досталось уютное местечко на верхнем ярусе, и, оглядевшись, я увидел множество доброжелательных физиономий, помнивших меня еще по первому пребыванию в «лагере 1».
Едва я разложил свой нехитрый скарб, как друзья потащили меня в столовую, где я досыта наелся супа и каши. Вскоре мы вместе с прибывшими из Бутырки коллегами стояли в амбулатории лагерного госпиталя, расположенного прямо в очень красивом саду. Главный врач – русская женщина – осмотрела нас. В результате выяснилось, что у меня дистрофия первой категории, и по этой причине я тут же попал в госпиталь. Вытянувшись на белоснежных простынях госпитальной койки, я постепенно узнавал, что происходило в лагере, пока я парился в Бутырке. «Волшебный сад» полностью упразднили, а заключенных перевели в «лагерь 2». Всем военнопленным вынесли приговоры. Поэтому какое-то время, не очень долго, им пришлось провести в тюрьме. Но большинству приговоры выносились непосредственно в лагере. Основания для вынесения приговоров были у всех почти одни и те же. Например, один военнопленный выпустил на луг свою лошадь пощипать траву – нанесение ущерба социалистической собственности. Другой служил в вермахте врачом и проводил в жизнь агрессивную политику нацистов тем, что выхаживал раненых. Третий служил германским консулом в оккупированной немцами Дании. Это использовали в качестве доказательства того, что он занимался шпионажем. Не было глупости, которую не использовали бы в качестве неоспоримого доказательства при вынесении приговора.
А в целом лагерная повседневность особых изменений не претерпела. На работы практически не гоняли. Разве только на территории лагеря и иногда заставляли пилить и рубить дрова. Даже питание и то не изменилось, и офицеры получали все те же 15 сигарет в день.
Условия пребывания и питание в госпитале были на удивление очень хорошими. Главный врач была доброй, отзывчивой женщиной, и вместе с несколькими врачами-немцами добросовестно исполняла свои обязанности. Когда я однажды под вечер отважился на первую прогулку в саду госпиталя, где росла смородина и малина, которую позволялось срывать и больным, я быстро убедился, что наше положение после вынесения приговора отнюдь не ухудшилось. Естественно, тут же меня посетила и другая мысль: а когда все же русские распустят нас по домам, как это было в апреле, когда в Германию уехала не одна тысяча военнопленных. Может, именно поэтому нас здесь «приводили в порядок перед отъездом»?
Следующее утро принесло сенсационное известие. Я был вызван к дежурному офицеру, который вручил мне содержимое двух посылок, присланных сестрой и благополучно добравшихся до меня.
Я не верил глазам. Свиной жир для намазывания на хлеб, сосиски, шоколад, какао. Даже мыльная палочка для бритья и лезвия. И все это теперь было моим.
Благодаря прекрасным условиям госпиталя и посылкам я спустя месяц прибавил в весе 9 килограммов, и меня выписали из госпиталя. Русские понемногу стали приучать военнопленных к работе. Самые слабые из группы III были собраны в команду, в задачу которой входило очистить и прополоть огромную поросшую деревьями территорию и привести ее в порядок. В эту команду под названием «команда прополки» вошел и я.
Работа была легкой, погода великолепной, и мы наслаждались солнцем начала лета и свежим воздухом. После долгих месяцев камеры каждый новый день казался мне божьим даром. Мы просто отдыхали.
Вскоре в лагере почувствовались признаки приближавшегося переформирования. Большая часть пленных, молодые, физически здоровые люди, были отправлены в Тушино, где они поставили палаточный лагерь и приступили к строительным работам. Конечно же, это породило слухи о том, что остававшиеся в лагере пожилые и физически слабые поедут домой. И действительно, начались масштабные подготовительные работы к транспортировке. Сначала спецтранспортом отбыли господа генералы. Потом дошла очередь до остальных. Но когда мы пришли на станцию, нам пришлось разместиться снова в зарешеченных вагонах. В этих герметично закрытых клетках в августовский зной мы изнемогали трое суток и в конце концов прибыли в Сталинград.
Разочарование было неописуемое, но в отчаяние мы не впадали. Самое главное, что нас не разлучили, а доставили на новое место всех вместе. Истинной катастрофой было бы, если бы нас, немцев, разбросали по русским штрафным лагерям. Потому что пока мы оставались все вместе, можно было рассчитывать на отправку домой. Если бы в планы русских входило окончательно уничтожить нас, они бы так и поступили, и мы благополучно околели бы в переполненных штрафных лагерях. Мы почувствовали себя гораздо увереннее, когда, наконец, оказались в новом лагере в Сталинграде, в котором содержались немцы, небольшое число румын и венгров. А сейчас добавилась и наша группа «приговоренных». Наше отделение лагеря называлось «5-е отделение». Как стало нам известно, неподалеку располагалось «1-е отделение», в котором наряду с румынами и венграми находилось около 1800 немцев. Кроме того, имелись и еще два чисто немецких лагерных отделения, и одно, в котором содержались венгры и румыны. В нашем, «5-м отделении», насчитывалось 500 человек. В основном, это были уже немолодые люди, большей частью инвалиды и физически слабые, которых привлекали к работе на территории лагеря. Если днем все рабочие лагеря пусты, словно вымершие, в нашем отделении целый день было полно народу. Двести человек по утрам покидали лагерь, разумеется, после пересчета, проводимого дежурным офицером. У нас за порядком в лагере следил ярый служака, заместитель коменданта лагеря.
Кто появлялся на построении без головного убора и соответствующей обуви, того вечером после работы ждал карцер, небольшое помещение, едва вмещавшее всех нарушителей лагерного режима. А нарушений было более чем достаточно, ибо заместитель коменданта обожал прививать нам «культуру» вперемежку с дисциплиной, а то мы «за последние годы что-то совсем опустились».
