Впрочем, в работе все идет почти гладко, все эти мелкие неприятности не могут повлиять на мою любовь к делу и помешать мне рисовать то одно, то другое. У де Бока осталось несколько моих марин с бушующим и спокойным морем, и мне бы очень хотелось работать и дальше в этом жанре. Вчера я написал деревенский дом с красной крышей под сенью высоких деревьев. Полагаю, этюды фигуры мне во многом помогут: я начал рисовать мальчика на картофельном поле и в саду у тростниковой изгороди. Я должен направить все усилия на творчество.
Утреннее происшествие – лишь знак того, что пришло время обсудить мой переезд в местечко поменьше, например в деревушку, если нет надежды на то, что я смогу устроиться здесь получше. Что до остального – здешняя мастерская удобна, и нет недостатка в живописных сюжетах. Да и море не везде найдешь.
Я писал тебе, что испытываю ощущение, будто силы покидают меня, и это так и есть: сейчас все свелось к боли в плечах и поясничном позвонке, которая временами усиливается, и я по опыту знаю, что нужно соблюдать осторожность, иначе тебя одолеет слабость и восстановиться будет гораздо сложнее.
Я более или менее смирился с этим. В последнее время обстоятельства складывались не в мою пользу, и мои планы возобновить прежние дружеские связи за счет усердной и обстоятельной работы потерпели крах. Тео, мне нужно обсудить с тобой одну вещь: я не говорю, что это необходимо сделать прямо сейчас, но могут настать еще более тяжелые времена, и прежде, чем это произойдет, мы должны условиться. Мои этюды и все, что есть в мастерской, – это, безусловно, твоя собственность. Сейчас ни о чем таком речь не идет – пока не идет, – но в будущем все это могут выставить на продажу, например в счет уплаты налогов, и на этот случай я хочу перенести картины из дому в надежное место. Я имею в виду этюды, без которых я, скорее всего, не смогу обойтись в будущем, – их создание стоило мне немалых трудов.
На моей улице пока еще никто не платил налога
[184], но имущество каждого оценили, и меня это тоже коснулось. В моем жилище дважды побывали оценщики, которым я, правда, указал на свои четыре кухонных стула и непокрашенный стол, сказав, что это не соответствует их завышенным требованиям. Если бы они нашли у художника ковры, рояли, антиквариат и т. д., то, возможно, были бы правы, записав такого человека в число платежеспособных; однако я не могу даже оплатить счет за краску и не владею предметами роскоши, при этом у меня есть дети, так что мне нечем им заплатить. Тогда они начали присылать мне претензии и уведомления, но я оставил их без внимания, а когда они пришли опять, заявил, что эти бумаги были бесполезны и я растапливал ими свою печку. Что у меня нет за душой ни гроша, и мои четыре стула, стол и прочее не могут приносить дохода. Что они не стоят той суммы, которую записали на мое имя.
С тех пор они оставили меня в покое, это было несколько месяцев назад. Остальные жильцы моей улицы тоже ничего им не заплатили.
Но раз уж мы коснулись этого, мне на всякий случай хотелось бы знать, где спрятать этюды. Например, я мог бы отнести их к ван дер Вееле или кому-нибудь еще. И прочие рисовальные принадлежности тоже. Я все еще питаю надежду, что когда ты посетишь мою мастерскую, то найдешь вещи, которые могут кого-нибудь заинтересовать, пусть они и не имеют особой коммерческой ценности.
Работы у меня хватает.
Как бы то ни было, я не поддаюсь унынию, – наоборот, в сущности, я согласен с тем, что недавно прочел у Золя: «Si à present je vaux quelque chose, c’est que je suis seul et que je hais les niais, les impuissants, les cyniques, les railleurs idiots et bêtes»
[185]. Но пожалуй, все это не отменяет того факта, что я не выдержу осады, если останусь здесь. Я пишу об этом потому, что все только начинается, и, возможно, такой маневр – переезд в место подешевле – будет удачным решением, правда вне зависимости от того, что случилось, плата за жилье здесь и так слишком высока для меня, и с этим также надо немедленно разобраться.
Ван дер Вееле присудили серебряную медаль, которую он более чем заслуживает, я рад, что она досталась ему.
Я долго думал о той его картине, потому что видел, как он работал над ней, мы с ним обсуждали ее, и она очаровала меня с самого начала
[186].
Полагаю, Тео, что я тоже смогу написать нечто подобное в будущем, если продолжу непрестанно и спокойно трудиться.
Однако этому должна предшествовать усердная работа с масляными красками, для чего потребуются средства, и сейчас мне кажется маловероятным, что они у меня будут. Ван дер Вееле нашел выход: половину своего времени он жертвует на вещи, которые создает не ради своего удовольствия, но это позволяет ему держать ящик с рисовальными принадлежностями наполненным, покупать пропитание и т. п. Возможно, возможно, если бы среди моих работ нашлась пара таких, которые кто-нибудь захотел бы приобрести, я смог бы устроить дела таким же образом. Что касается коммерческого успеха моих картин, то, если бы от него не зависело будущее моего ремесла, он почти не волновал бы меня. Скажу откровенно, что представления об искусстве, приобретенные мной за время работы в «Гупиль и Ко», – хотя мой художественный вкус с тех пор не изменился – почти бесполезны на практике: материализация идей происходит не так, как ее представляет себе торговец произведениями искусства, – у художника другая жизнь и иной путь исканий. Трудно сказать, в какой степени, но сейчас я верю словам Добиньи: «Ce ne sont pas mes tableaux que j’estime davantage, qui me rapportent le plus»
[187]. И если бы я услышал эту фразу во времена моей службы в «Гупиль и Ко», то принял бы ее просто за фигуру речи.
Прощай, старина. Я все еще немного переживаю – на примере описанной мной утренней стычки ты видишь, что люди не слишком со мной церемонятся. Если бы я чаще носил цилиндр и прочую чепуху, возможно, меня бы оставили в покое. Ведь у каждого свое ви́дение мира, и все происходящее может показаться кому-то неприятным. В любом случае мне бы хотелось, чтобы мои работы оценили, тогда у меня будет больше свободы действий. До свидания. Напиши поскорее, я очень этого жду.
371 (309). Тео Ван Гогу. Гаага, вторник, 7 августа 1883, или около этой даты
Дорогой Тео,
в ожидании твоего приезда не проходит и минуты, чтобы мои мысли не возвращались к тебе.
