Повторяю, что верю в тебя как в художника и что ты еще можешь им стать, в скором времени тебе действительно придется задуматься, являешься ли ты им или нет, сможешь ли ты создать что-то или нет, если освоишь те самые азы, и одновременно тебе нужно побыть на пшеничном поле и в степи, чтобы пересмотреть сказанные тобой слова: «Раньше я был частью природы, но теперь я так не чувствую». Должен тебе признаться, брат, что сказанное тобой глубоко тронуло меня. И у меня случались времена нервного, бесплодного перенапряжения, когда дни напролет самые прекрасные уголки природы казались уродливыми именно потому, что я не чувствовал себя их частью. Вот до чего доводят мощеные улицы, работа в помещении, переживания и расшатанные нервы.
Не обижайся, если я скажу тебе, что твоя душа сейчас больна, – поверь мне, это так: плохо, что ты больше не бываешь на природе, и я полагаю, что эту ошибку следует исправить в первую очередь. По-моему, хорошо, что ты сам чувствуешь разницу между нынешним расположением духа и тем, каким оно было в прошедшие годы. И соглашайся со мной не колеблясь, когда я говорю, что тебе надо постараться вернуть былое настроение.
Сейчас я должен заглянуть в собственное прошлое и понять, что́ было не так, почему столько лет подряд я пребывал в состоянии бездушного оцепенения, пытаясь выбраться из него, в результате чего положение лишь усугублялось, а не улучшалось.
Я не только был равнодушен и невосприимчив к природе, но, что хуже, был таким же в отношениях с людьми.
Говорили, что я сошел с ума, но сам я так не считал, хотя бы потому, что в глубине души понимал, что болен, и старался это преодолеть. Раз за разом я предпринимал efforts de perdu
[200], которые ни к чему не приводили, пусть так, но благодаря навязчивой идее о том, что мне нужно вновь вернуться в нормальное состояние, я всегда понимал разницу между своими отчаянными поступками, метаниями, мучениями и чувством собственного «я». По крайней мере, мои мысли были примерно следующими: «Хорошо бы найти какое-нибудь занятие или отправиться куда-нибудь, я должен выздороветь, я преодолею недуг, только бы мне хватило терпения».
Не думаю, чтобы так рассуждал Бокс, например, который действительно сошел с ума, – и поэтому, повторяю, с тех пор я очень много размышлял об этом и о годах, в течение которых я тяжело трудился, и пришел к выводу, что в сложившихся обстоятельствах я мог быть только таким, и никаким иначе.
Итак, земля ушла у меня из-под ног. Когда с человеком происходит такое, он становится совсем несчастным, кем бы он ни был. В фирме Гупиля я провел шесть лет – я сроднился с ней и полагал, что, даже покинув ее, не забуду эти шесть лет усердной работы и что, если мне нужно будет где-нибудь отрекомендоваться, я спокойно смогу сослаться на свое прошлое.
Отнюдь нет: решения принимаются стремительно и без лишних раздумий, почти никто не задает вопросов и не вступает в споры. Действия людей основываются на весьма случайных, весьма поверхностных впечатлениях. И стоит тебе покинуть салон «Гупиль и Ко», как никто больше не вспоминает, что это за фирма. Это такое же имя, как Икс и Ко – оно не имеет значения, и на тебя смотрят просто как на «человека без должности». Вдруг, внезапно, драматично, повсюду, вот так! Разумеется, когда у тебя есть чувство собственного достоинства, ты не будешь говорить: «Я тот-то и тот-то, работаю тем-то и тем-то». Устраиваясь на новую должность, следует представляться со всей серьезностью, не тратя много слов, рассчитывая на то, что тебе удастся возложить руку свою на плуг. Однако «человек без должности», l’homme de quelque part
[201], тотчас начинает вызывать у всех подозрения.
Представим, что твой новый начальник занимается какими-то таинственными делами и его единственная цель – деньги. Сможешь ли ты, приложив все свои усилия, сразу же помочь ему достигнуть желаемого результата? Маловероятно, не правда ли? Но все же, несмотря ни на что, он требует, чтобы ты приносил доход. Ты, в свою очередь, желаешь узнать больше о его делах, но то, что он показывает или рассказывает, вызывает у тебя довольно стойкое отвращение.
И вскоре ты оказываешься «человеком без должности», а он говорит тебе: «Я больше в вас не нуждаюсь». Понимаешь, чем дальше, тем чаще ты становишься «человеком без должности». Куда бы ты ни отправился – в Англию или в Америку, – это везде станет мешать тебе, потому что ты везде будешь деревом, лишенным корней. А корни твои – в фирме «Гупиль и Ко», с которой ты связан с младых ногтей, в фирме «Гупиль и Ко», которая косвенно является причиной твоих расстроенных чувств, ведь ты с юных лет привык считать ее прекраснейшей, лучшей, величайшей на всем белом свете, в фирме «Гупиль и Ко», где, если ты вновь обратишься туда – чего я в свое время не сделал, не смог из-за того, что мое сердце было слишком переполнено чувствами, – отнесутся к тебе с презрением, сказав: «Ваши дела нас больше не касаются» или что-нибудь в этом роде. И вот человек оказывается лишенным корней, и мир отворачивается от него, говоря, что он сам стал причиной этого. Это факт – твое место больше не признает тебя. Я был слишком подавлен, чтобы противостоять этому, и не помню, чтобы когда-либо мог говорить об этом так откровенно, как сейчас с тобой. И я делаю это потому, что прочел в твоем письме: «Поведение этих господ чуть не вывело меня из себя, когда я разговаривал с ними на этой неделе» – и очень удивился, ибо полагал, что, хотя они вели себя так со мной, они никогда не осмелятся поступить так с тобой. Старина, ты знаешь, как обстоят мои дела, но если что-то делает тебя несчастным, не думай, что ты ОДИНОК. Это слишком тяжелая ноша, чтобы нести ее в одиночку, и я в какой-то мере понимаю, что она собой представляет. Итак, настаивай на своем и не позволяй чувству горечи взять верх: если эти господа пойдут на такой шаг, сохраняй достоинство и прими свою отставку только на тех условиях, которые гарантируют тебе новое трудоустройство. Они не стоят того, чтобы терять самообладание, не делай этого, даже если они будут тебя провоцировать. Я разозлился и ушел на все четыре стороны. Однако мое положение отличалось от твоего, я был одним из худших работников, а ты – один из лучших; и все же, боюсь, покинув фирму, ты тоже почувствуешь то, что я говорил о потере корней, поэтому сохраняй хладнокровие, умей постоять за себя и не дай им уволить себя без запасов на трудные времена, когда ты будешь вынужден начинать все заново. И помни, что, даже если ты лишишься устоявшихся связей и тебя постигнут неудачи, не стоит отчаиваться.
Даже в самом крайнем случае НЕ уезжай в Америку: там все будет так же, как и в Париже. Нет, если тебе захочется сказать: «Я скроюсь от всех», это должно вызвать у тебя подозрение. Со мной такое тоже бывало, надеюсь, ты этого избежишь. Но если все же нет, то, повторю, это должно вызвать у тебя подозрение; сохраняй полнейшее хладнокровие и сопротивляйся этому, скажи себе: «Это доказывает, что я уперся в стену. Стена воздвигнута, чтобы преграждать путь быкам, я тоже бык, но у меня есть разум, и это бычье упрямство я употреблю на то, чтобы стать художником». Иными словами, отойди прежде, чем разобьешь лоб о стену, вот и все. Я не утверждаю, что все будет именно так, и надеюсь, что ты все-таки не упрешься в стену. Но если предположить, что где-то в конце есть водоворот, который может выбросить тебя на острые скалы, думаю, лучше избежать этого, не так ли? Возможно, ты и сам знаешь о существовании таких скал, потому что уже вытащил меня из такого водоворота, когда я потерял всякую надежду выбраться из него и был уже не в силах сопротивляться.
