Это вопрос самопознания, достижения внутреннего покоя, вопреки тому, какое влияние на это должны оказывать наши нервы. Полагаю, вся идея о том, чтобы скрыться от всех, вызвана нервным перенапряжением. Ты поступишь мудро и правильно, если так ее и воспримешь. Я не надеюсь, что ты преуспеешь в делах, я не надеюсь, что ты окажешься ловок в финансовых вопросах, – я надеюсь, что ты станешь художником. Если ты сумеешь сохранить невозмутимый вид и добиться того, чтобы кризис, который намеренно вызвали эти господа, не произвел на тебя никакого воздействия, скажи им: «Я не уйду вот так, и уж точно не сейчас, я никогда не соглашусь на это». Можешь добавить: «У меня есть планы, но они не связаны с коммерцией, и как только я смогу воплотить их в жизнь, я совершенно спокойно уволюсь; но пока этого не случилось, и, если вы не видите в моей работе никаких ошибок, оставьте все как есть; только знайте, что вы сильно ошибаетесь, полагая, что я уйду лишь потому, что вы делаете мое пребывание здесь невыносимым, или по другой вздорной причине. Если вы хотите меня уволить – что ж, я тоже не хочу здесь оставаться, но следует уладить все полюбовно и в надлежащем порядке, и, само собой, мое положение не должно стать шатким». Так или иначе, постарайся убедить их в том, что ты совершенно серьезен и спокоен и это не изменится, что ты совершенно не желаешь оставаться, но все же не собираешься увольняться, пока не дождешься благоприятной минуты. Мне кажется, именно так ты должен противостоять им, тем, кто пытается заставить тебя уйти, до невозможности усложняя тебе жизнь. Вероятно, они думают, что ты уже пытаешься договориться с кем-то на стороне; в таких случаях попытки отравить человеку существование, чтобы заставить его уйти, могут принять довольно отвратительные формы. Если они прямо сейчас начнут вести себя скверно по отношению к тебе, ничего не поделаешь, тогда не стоит откладывать, – скорее всего, лучше спокойно объяснить им, что ты готов уволиться, но на определенных условиях.
Тем временем дай мне знать, если мой переезд в родительский дом – на какое-то время – упростит тебе жизнь. И еще кое-что: папа, мама, Вил, Мари, я – одним словом, все мы нуждаемся в тебе самом больше, чем в твоих деньгах. То, что ты хотел скрыться от всех, – это всего лишь расшатанные нервы, и не более.
Как бы то ни было, восстанови – постарайся восстановить, пусть это и не произойдет в одночасье, – связь с природой и людьми. И если нет другого способа это сделать, кроме как стать художником, стань им, даже если ты предвидишь на этом пути много трудностей и непреодолимых препятствий.
Послушай, напиши мне поскорее – обязательно сделай это. Жму руку.
400 (336). Тео Ван Гогу. Ньив-Амстердам, воскресенье, 28 октября 1883
Дорогой брат,
сегодня воскресенье, и ты не выходишь у меня из головы. О том, что относится к торговле, по-моему, вполне можно сказать: «чем дольше этим занимаешься, тем больше надоедает», а о картинах – «тем больше увлекает»; «увлекает» – в самом серьезном смысле, в смысле жизнерадостности, бодрости, энергии. О, я бы сказал: давай оставим простых людей, как они есть – во всех отношениях, – но если они остаются как есть в отношении того и сего, разве не нелепы все эти правила приличия и условности, разве они не плохи по-настоящему? Поддержание определенного положения заставляет сознательно и преднамеренно совершать какие-то низости, лицемерить. Это я называю роковой стороной, даже «черным лучом», пусть речь не идет ни о каком луче.
Возьмем теперь барбизонских художников: я не только понимаю их как людей, но всё, малейшие, сокровенные детали искрятся в моих глазах духом и жизнью. «Хозяйство» художника, с его крупными и мелкими неприятностями, с его бедами, с его печалями и горестями, – за ним стоит некая добрая воля, некая искренность, что-то поистине человечное.
Как раз не поддерживать определенное положение, не думать об этом – если принять «увлекает» в самом серьезном смысле как «интересоваться» – для себя я тогда говорю «увлекаться». И теперь насчет «досаждать, надоедать». Я говорю это, потому что пренебрегаю просвещением или тому подобным? Совсем наоборот: потому что я считаю просвещением и уважаю истинно человечное, жизнь согласно природе, а не вопреки природе. Я спрашиваю: что в наибольшей степени делает меня человеком? Золя говорит: «Я художник, я хочу жить во всеуслышание» – он хочет жить без задних мыслей, наивным, как ребенок, нет, не как ребенок, а как художник, с доброй волей; жизнь открывается передо мной, и я что-нибудь найду в ней, и я буду стараться изо всех сил.
Придерживаться всех заранее условленных манер, общепринятого – как это, вообще-то, ужасно педантично, как это нелепо; человек, который думает, что он все знает и что все происходит так, как он думает, будто не всегда и не все в жизни было бог весть каким всемогущим добром и одновременно элементом зла, из-за которого над нами чувствуется нечто бесконечное, бесконечно больше, могущественнее, чем мы. Человек, который не чувствует себя малым, который не сознает, что он всего лишь точка, – как он, в сущности, не прав. Теряем ли мы что-то, отбрасывая некоторые привитые с детства понятия о сохранении положения или рассматривая некоторые правила приличия в качестве первостепенных? Сам я не думаю, теряю или не теряю, знаю только, что, по моему опыту, эти понятия и правила приличия не имеют никакого смысла, а зачастую даже фатальны – да, решительно плохи. Я прихожу к выводу, что ничего не знаю и что одновременно жизнь, в которой мы существуем, так загадочна, что система «приличий» явно слишком тесна. А значит, она утратила мое доверие.
Как я теперь поступлю? Обычно спрашивают: «Какова твоя цель? Каковы твои устремления?» О, наверное, я буду делать то, что буду делать. Как? Наперед не знаю. А ты, так педантично задающий мне этот вопрос, знаешь ли ты, какова твоя цель, каковы твои устремления? Теперь говорят: «Если у тебя нет цели, нет устремлений, ты бесхарактерный». Мой ответ таков: я не говорил, что у меня нет цели, нет устремлений, я сказал, что считаю безмерно педантичным желание заставить кого-то дать определение неопределимому.
Вот мои мысли по поводу некоторых жизненных вопросов. Много рассуждать об этом – одна из тех вещей, о которых я говорю «надоест». Живи, делай что-нибудь – это занятнее, это положительнее.
Короче говоря, в чем-то отдавать должное обществу, но чувствовать себя совершенно свободным, верящим не в собственный рассудок, а в «разум», верящим своему собственному рассудку, хотя я не путаю его с «разумом» (мой рассудок – человеческий, разум – божественный, но между ними существует связь), дорогу мне указывает моя совесть, хотя я знаю, что этот компас не всегда работает точно.
Мне хотелось бы, чтобы, думая о прежнем поколении художников, я вспоминал твое выражение: «Они были УДИВИТЕЛЬНО веселыми». Я хочу сказать, что, если бы ты стал художником, в тебе должна была бы быть частица той самой удивительной веселости. Она необходима как противовес печальной стороне обстоятельств. С этим сделаешь больше, чем с любым другим. Нужно обладать определенным гением, не могу подобрать другого слова, в точности противоположного тому, что называют «тяжеловесным». Только не говори, что ни я, ни ты не могли бы этим обладать. Я говорю это, поскольку считаю, что мы должны изо всех сил постараться стать такими, я не утверждаю, что ты или я уже стали такими в достаточной степени, – я говорю, давай приложим к этому все усилия – потому что в этих письмах я хочу показать, что, по моему мнению, ты не ошибаешься, хотя, как я считаю, ты в любом случае понимаешь, что́ я думаю о том и этом. На мой взгляд, весь план намного выиграл бы, если бы ты и твоя женщина оставались вместе.
