Книга Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов, страница 129. Автор книги Винсент Ван Гог

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов»

Cтраница 129

И вот когда наступили сумерки – вообрази эту тишину, мир тех минут! Вообрази аллею высоких тополей в осенней листве, вообрази широкую дорогу, покрытую грязью, совершенно черной грязью, справа – бесконечная вересковая пустошь, слева – бесконечная вересковая пустошь, несколько черных треугольных силуэтов хибарок, крытых дерном, через окошки пробивается красный свет от очага, а в лужах грязной желтоватой воды, где гниют торфяные стволы, отражается небо. Вообрази эту массу грязи вечером в сумерках, с белесым небом над ней: все черное на белом. И в этой массе грязи – грубая фигура пастуха и множество каких-то овальных предметов, наполовину шерсть, наполовину грязь, которые сталкиваются друг с другом, теснят друг друга: стадо. Видишь, как они подходят, оказываешься среди них, поворачиваешься и идешь за ними.

С трудом и неохотой продвигаются они по этой грязной дороге. И все же вдали есть ферма – несколько замшелых крыш и кучи соломы и торфа среди тополей. Силуэт овчарни тоже треугольный. Темно.

Распахнутая дверь напоминает вход в темную пещеру. В глубине, сквозь щели между досками, сияет свет неба за овчарней. Целый караван комьев шерсти и грязи исчезает в этой пещере, пастух и женщина с фонариком закрывают за ними дверь.

Возвращение стада в сумерках стало финалом симфонии, которую я вчера услышал. Этот день прошел как сон, весь день я был так погружен в эту душераздирающую музыку, что буквально забыл о еде и питье: съел только ломоть крестьянского хлеба с чашкой кофе в трактирчике, где рисовал прялку. День прошел; я забылся в этой симфонии – от предрассветных сумерек до вечерних или, лучше сказать, от одной ночи до другой. Когда я пришел домой и сидел у огня, мне показалось, что я голоден, и в самом деле, я был ужасно голоден. Вот как оно здесь: чувствуешь себя так, будто побывал, например, на выставке ста шедевров. А что выносишь из такого дня? Всего лишь несколько набросков. И все же выносишь и нечто иное – спокойную тягу к работе.

Прежде всего напиши мне поскорее. Сегодня пятница, но письма от тебя еще нет, я жду его с нетерпением. Чтобы его [вексель] обналичить, требуется время, так как он должен вернуться в Хогевен, а затем снова сюда. Мы не знаем, как пойдет дело, иначе я бы сказал, что, возможно, проще всего посылать деньги раз в месяц. В любом случае напиши мне снова поскорее. Жму руку.

Твой Винсент

408 (343). Тео Ван Гогу. Ньив-Амстердам, суббота, 1 декабря 1883

Дорогой Тео,

спасибо за письмо и вложение. Это письмо объясняет твое молчание.

Ты думал, что, «чувствуя себя не стесненным в средствах», я поставил тебе ультиматум такого рода – подобный тому, – какой, например, нигилисты, возможно, посылали царю. Что ж, к счастью и для тебя, и для меня, тут не идет речь о чем-то в этом роде.

Тем не менее теперь, когда я знаю твою точку зрения, она мне понятна, но до этого нужно было дойти. Сначала я понимал все по-иному – я просто «не хотел бы цвести, если бы для этого тебе пришлось завянуть, я не хотел бы развивать художественное в себе, если бы ради меня тебе пришлось подавить художественное в себе. Мне бы не понравилось, что ты подавляешь в себе художественное ради кого бы то ни было, даже ради отца, матери, сестры, брата или жены». Вот что я имел в виду, возможно выразив это в нервной манере и подобрав не те слова, но ничего большего или другого за этим решительно не было. Теперь ты понимаешь достаточно, не так ли?

Что касается написанного в моем последнем письме, то оно проистекает из твоего молчания, совершенно загадочного для меня, совершенно необъяснимого для меня, пока я не узнал, что в нем было не так. Ответ относительно Мари уже был у меня раньше, прежде чем я получил твое письмо, – просто я вспомнил, что́ ты писал в прошлом о встрече с ней, и подумал: все должно быть хорошо, не может быть, что там что-то не так. А потому даже мое письмо об этом имело такой смысл: брат, кажется, ты покинул меня без предупреждения, если ты сделал это намеренно, то, на мой взгляд, это предательство, но я не МОГУ так думать, значит, «объясни мне», и ничего другого за этим не стояло, а что касается сказанного мною в отношении леди Макбет, ты понял это правильно, как намек, который даже не был вопросом, а должен был заставить тебя почувствовать: либо это именно так, либо это недоразумение.

Однако знай, брат, что я совершенно исключен из внешнего мира – кроме тебя, – значит я сходил с ума, пока не пришло твое письмо, в то самое время, когда мне было особенно тяжело чувствовать себя совершенно «стесненным», хоть я и молчал об этом, поскольку ставлю себя несколько выше забот, которые выклевывают мне печень; мне самому понятно это мучение, что поделаешь, но я не считаю его заслуженным. Что касается слов «я не хотел бы цвести, если бы ради этого другому пришлось завянуть», это – оно заключалось в том, что́ ты воспринял как ультиматум, – надеюсь, я мог бы сказать И «при деньгах», И в «агонии».

Твое заключение о том, что я говорил это, чувствуя себя «не стесненным», кажется мне несколько поверхностным или необдуманным: хотя это могло быть в моих выражениях, этого никак не было в моем настроении.

Хочу еще раз сказать тебе, что с тех пор, как я сюда приехал, мне нужно заботиться о том, чтобы мои принадлежности были в порядке, чтобы у меня были краски, чтобы я видел то и другое, чтобы платить за жилье, чтобы посылать что-то жене, чтобы гасить какие-то долги. Все это постоянно держало меня в затруднительном положении – если мягко выразиться. Прибавь к этому особое мучение… одиночество, и ты в самом деле больше не сможешь думать, что я когда-нибудь смогу почувствовать себя «не стесненным» или что я так чувствовал себя тогда.

Одиночество, говорю я, и не тайное, – одиночество, что постигает художника, когда первый встречный в непролазной местности считает его сумасшедшим, убийцей, бродягой и т. д. и т. п. Может, это и «маленькие горести», но истинные. На чужбине вдвойне странно и скверно, пусть даже этот край так вдохновляюще прекрасен.

Впрочем, я вижу в этом только тяжелое время, через которое нужно пробиться. Но самому можно исправить лишь немногое, а именно отношение людей, которых так хочется заполучить в модели, но не выходит.

Оглядываясь назад, я отчетливо вижу, как между тобой и мной возникло взаимное непонимание. Было время, когда ты предавался меланхолии и написал мне вот что: хозяева делают мою работу почти невозможной и я даже думаю, что они предпочли бы меня уволить, а не дать мне отпуск (подчеркнутое – в точности то, что некогда случилось со мной). И ты сказал: «Иногда я думаю, что должен просто исчезнуть» и еще – что идея заняться живописью, по крайней мере, не вызывает у тебя антипатии.

Ну что ж, тогда я откровенно высказал тебе все свои мысли о возможности того, что ты станешь художником, я сказал: ты сможешь это при условии, что сам этого хочешь, и я поверю в тебя как художника с той самой минуты, когда ты возьмешься за кисть, пусть даже буду в этом одинок.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация