Книга Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов, страница 49. Автор книги Винсент Ван Гог

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов»

Cтраница 49

Много ли мы с ней потратили? Нет, потому что у меня не было много [денег], и я сказал ей: «Послушай, мы с тобой не должны напиваться, чтобы чувствовать друг друга, положи в свой карман то, без чего я смогу обойтись». И мне хотелось бы, чтобы я мог обойтись без еще большей суммы, ибо это того стоило.

И мы говорили обо всем: о ее жизни, ее заботах, ее невзгодах, ее здоровье, и у меня с ней получился более содержательный разговор, чем, например, с моим двоюродным братом Яном Стрикером – ученым профессором.

Я рассказываю все это тебе в надежде на то, что ты поймешь: я не собираюсь быть бессмысленно-сентиментальным, несмотря на испытываемые мной чувства. Я в любом случае желаю сберечь немного жизненного тепла и сохранить свой дух ясным, а тело – здоровым ради работы. И мое понимание любви к К. Ф. сводится к тому, что я не собираюсь даже из-за нее приступать к работе в состоянии меланхолии или терять душевное равновесие.

Ты должен это понять, ты, который в своем письме затронул тему здоровья. Ты написал, что некоторое время назад был не вполне здоров: очень хорошо, что ты идешь на поправку.

Священнослужители называют нас грешниками, в беззаконии зачатыми и во грехе рожденными. Ба! Что за чертов бред! Разве грешно любить, испытывать потребность в любви, не хотеть без нее жить? Я считаю, что жить без любви – греховно и безнравственно. Если я о чем и сожалею, так это о том, что в прошлом, увлекшись духовными и философскими идеями, на какое-то время слишком сильно замкнулся в себе. Постепенно я сумел выйти из этого состояния. Когда утром ты просыпаешься не один и видишь в рассветных сумерках ближнего своего, это делает мир более приятным. Гораздо более приятным, чем назидательные дневники и побеленные церковные стены, которые так любят пасторы. Ее комнатка была скромной и незамысловатой: обои без рисунка придавали жилищу серый, спокойный тон, и все же оно было уютным, как на картинах Шардена: палас на деревянном полу, кусок старого темно-красного ковра, обычная кухонная печка, комод, большая простая кровать – в общем, обстановка настоящей ouvrière. На следующий день ей предстояла стирка. Это было то, что нужно: в фиолетовой кофте и черной юбке она была такой же привлекательной, как и в коричневом или в серо-красном платье. И она уже немолода, может быть, она ровесница К. Ф., у нее был ребенок, да, жизнь оставила на ней свой отпечаток, и молодость ее уже прошла. Прошла? Il n’y a point de vieille femme [95]. Ах, она сильна и здорова, но все же не груба, не вульгарна. Могут ли те, кто придает большое значение изысканности, понять, в чем она заключается? О боже! Порой люди ищут нечто высокое в небесных чертогах, а порой на дне морском – так случалось временами и со мной, – в то время как оно находится рядом.

Я рад, что сделал то, что сделал, так как, по-моему, ничто в мире не должно отвлекать меня от работы или портить мне настроение.

Когда я думаю о К. Ф., то все еще повторяю: «Она, и никакая другая», и мои мысли насчет того, чтобы «пока поискать другую девушку», с лета не изменились. Но я не вчера начал испытывать симпатию к тем женщинам, которых осуждают, презирают и проклинают священники: я их люблю несколько дольше, чем даже Кее Фос. Я много раз бродил по улицам один как перст, в тоске, полубольной и неприкаянный, без гроша в кармане, и тогда я смотрел им вслед и завидовал тем, кто мог пойти с ними, и испытывал такое чувство, будто эти бедные девушки – мои сестры в том, что касается обстоятельств и жизненного опыта. И видишь ли, это чувство засело во мне давно и очень глубоко. Еще мальчиком я временами смотрел с бесконечной симпатией и уважением на то или иное увядающее женское лицо, на котором будто было написано: здесь оставили след жизнь и реальность. Но мое чувство к К. Ф. совсем новое и совершенно иное. Сама того не сознавая, она находится в своего рода тюрьме. Она тоже бедна, не может делать то, чего ей хочется, и, видишь ли, в ней есть какая-то покорность, и я полагаю, что иезуитские постулаты священников и набожные дамы производят на нее большее впечатление, чем на меня, – иезуитские постулаты больше не имеют надо мной власти именно потому, что я сам научился паре приемов. Но она придает им большое значение и не пережила бы, если бы узнала, что учение о покорности, грехе, Боге и всякой прочей чепухе – пустой вздор.

И вряд ли она догадывается о том, что, может быть, Бог начинается тогда, когда мы произносим слова Мультатули, которыми заканчивает свою молитву безбожник: «О Боже, Бога нет». Я считаю, что Бог священников мертвее мертвого. Но стал ли я из-за этого атеистом? Служители церкви считают меня таковым, но, как бы то ни было, я люблю, а разве мог бы я испытывать любовь, если бы сам не жил или другие бы не жили, а раз мы живем, в этом есть нечто чудесное. Назови это Богом, человеческой природой, чем захочешь, но есть нечто очень живое и настоящее, что я не могу воспринимать в соответствии с каким-либо учением, и для меня это – Бог или нечто равное Богу. Если мне предстоит умереть по той или иной причине, ладно, но что же тогда поддерживает во мне жизнь? Разве это не мысль о любви? (Добродетельной или безнравственной любви – что я об этом знаю?) И, о Боже, у меня есть тысяча причин любить Кее Фос, но именно потому, что я верю в жизнь и в нечто реальное, меня больше не сбить с толку, как раньше, когда я придерживался примерно таких же взглядов на Бога и религию, каких сейчас, похоже, придерживается Кее Фос. Я не отказываюсь от нее, но душевный кризис, в котором она пребывает, продлится долго, и я готов быть терпеливым, и ничто из того, что она сейчас говорит или делает, не вызывает во мне злобу. Но пока она держится и цепляется за прошлое, я должен работать и не падать духом для живописи, рисования и моего дела. Итак, я сделал то, что сделал, нуждаясь в жизненном тепле и считаясь со своим здоровьем. Я рассказываю все это тебе еще и для того, чтобы у тебя снова не возникло мыслей о том, что я впал в меланхолию или полностью отстранился от всего. Наоборот, я почти все время чем-то занят и постоянно думаю о красках, акварелях, поисках мастерской и т. д. Старина, ах, если бы мне только удалось найти подходящую мастерскую!

Итак, мое письмо стало очень длинным, ну да ладно.

Порой мне хочется, чтобы три месяца, которые остаются до того дня, когда я вновь отправлюсь к М., прошли быстрее, но, судя по всему, и они принесут с собой нечто полезное. Тем не менее пиши мне время от времени. Приедешь ли ты зимой снова?

Имей в виду, аренда мастерской и т. д., решение о том, взять ее или нет, будет полностью зависеть от мнения Мауве. Мы договорились, что я пошлю ему план, и он в случае необходимости сам приедет ее посмотреть. Но отец не должен в это вмешиваться. Папа не тот человек, которому стоит вмешиваться в вопросы искусства. И чем меньше я имею дел с папой, тем лучше наши с ним отношения. Мне нужно во многих вещах быть свободным и независимым, и это желание вполне естественно.

Иногда, думая о К. Ф., я содрогаюсь при виде того, как она погружается в свое прошлое и цепляется за старые мертвые идеи. В этом есть нечто роковое, и, ах, она не стала бы хуже, поменяв свои убеждения. Я рассчитываю на ее реакцию: в Кее столько жизни и остроумия. Поэтому в марте я вновь отправлюсь в Гаагу и – и – в Амстердам. Однако, покидая Амстердам в последний раз, я сказал себе, что ни в коем случае не должен впасть в меланхолию и дать себя победить, нельзя, чтобы от этого пострадало дело, именно сейчас, когда у меня начало получаться. Есть клубнику по весне – это ли не жизнь? Но это длится недолго, и сейчас мы далеки от этого времени года.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация