Офицерская слободка была самой приличной — и по составу жителей, и по близости к центру. В ней жили семьи офицеров Сибирской военной флотилии. Часть обитала во флигелях на красной линии, но многим квартир там не хватило, и они строили собственные домики, влезая в долги.
Экипажную слободку выстроили семейные матросы 27-го (или Сибирского) экипажа. Улицы в ней именовались по названиям кораблей: Абрекская, Тунгусская, Манчжурская, Японская, Гайдамакская и Ермаковская. Их связывала одна поперечная улица — Славянская. Ядро слободки составляли восемь новых трехэтажных казарм, в которых зимовали экипажи кораблей флотилии. Они были разбиты на роты: три — старослужащих матросов, три — матросов молодых, нестроевая и учебная роты. Несмотря на присутствие военных, место было с душком: низкопробные пивные и тайные бордели, подпольная торговля водкой. Добавляла криминала и близость Мальцевского рынка.
Матросская слобода была самая отдаленная от центра, самая неустроенная, и публика тут селилась соответствующая.
На обратном склоне гор, прилегающих к Экипажной и Матросской, расположилась Рабочая слободка, она же Дежневская, она же Нахаловка. Несколько сотен непритязательных строений, ночлежный дом, работный дом; рядом в котловине Минный городок. Место было глухое и по ночам небезопасное. Однако в целом тон задавали промышленники. Здесь располагались паровая мельница, нефтебаза, рисообдирочное заведение и заводы: свечной, лесопильный, консервный и мыловаренный. Слободка имела выход в долину Первой речки и соединяла ее с городом.
На возвышенности, примыкающей с одной стороны к городской больнице, а с другой — к Куперовой пади, поместилась Корейская слободка. Часть ее обжили японцы, придав местности вид уголка своей родины. Здесь обосновались практически все «дома свиданий» с японскими жрицами любви. Чистые улицы с цветниками внезапно обрывались, и взгляду открывался корейский мир с его убожеством, антисанитарией и тунеядством. В последнее время чуть ближе к Амурскому заливу появилась Новая Корейская слободка, обещавшая быть несколько чище старой.
Про Первую Речку, бывшую Каторжную слободку, мы уже рассказывали. Землю по склону сопки Комарова еще в 1863 году выделили под строительство семейным канонирам, и слободка стала называться Артиллерийской.
После войны начали застраивать местность за огромным Покровским кладбищем. На обратных склонах сопок появились Николаевский, Океанский и Центральный проспекты. От них к Амурскому заливу побежали улицы Аскольдовская, Томская, Суворовская, Хабаровская, Никольская, Алтайская. Между Эгершельдом и Первой Речкой впервые возникло сквозное сообщение.
Прочие обособленные местности располагались в падях. Их между сопок тоже было разбросано немало.
Голубиная падь помещалась в лощине гор, примыкающих к центральным улицам — Прудовой, Миссионерской и Нагорной. Ее заселили люди из зажиточного класса. Падь получила свое название из-за расположенной здесь станции военно-голубиной почты.
Куперовская падь являла собой лощину под Корейской слободкой. Она тянулась вдоль Покровского кладбища от полотна железной дороги и до Голубиной пади. Лощина была густо заселена убогими корейскими фанзами, здесь же зимовали манзы-промысловики, уходившие весной обратно в тайгу.
Госпитальная (она же Докторская) падь получила свое название из-за военно-морского госпиталя. На ней Владивосток кончался. Дальше шел уже Гнилой угол с казармами, сухими доками и с обжитым жуликами ипподромом.
Пригороды связывала с областным центром железная дорога. Ближайшей станцией являлась Седанка — пятнадцать верст от Владивостока. Воинские части, спичечная фабрика, пивной и кирпичный заводы, а еще дачи. Следом, на пять верст дальше, шла станция Океанская: тоже дачи плюс угольные шахты, крупная молочная ферма, еще один пивоваренный завод, а также стекольный и фанерный. Третья станция — Раздольная — отстояла от города уже далеко, и там любили прятаться жулики.
Казовая часть города, таким образом, занимала скромную территорию. Сопки, слободы и пади теснили приличные кварталы и не давали им развернуться. Это, кстати, устраивало коренных жителей. Набитый офицерами, чиновниками и коммивояжерами, Владивосток крайне нуждался в площадях для их проживания. Квартирный кризис! И домовладельцы охотно сдавали кто этаж, кто комнату, а иные и вовсе угол. И существовали вполне сносно на доход от аренды — они могли больше ничего не делать.
В конце 1912 года по Светланской пустили наконец трамвай. Пробные рейсы прошли успешно, однако, чтобы проект окупился, требовалось соединить рельсами отдаленные части города. А до этого было еще далеко. Пока же десять вагонов катались между вокзалом и Городским парком, веселя прохожих. Комиссионеры трамвая Громадзкий и Циммерман предложили думе провести линию на Первую Речку, но гласные не нашли на это в казне денег…
Уже несколько автомобилей ездили по городу и пугали лошадей гудками клаксонов. Один из них — № 1 Масленникова — на углу Светланской и Китайской сбил девочку Феодору Оробцеву. Та упала и разбила голову о мостовую. Счет жертвам автомобилизма во Владивостоке был открыт.
Два мыса, фланкирующие бухту Золотой Рог, жили каждый своей жизнью. Западный — Эгершельд — вмещал порт и участок военного ведомства. Оборудованная портовая набережная была поделена между городом, КВЖД, Добровольным флотом и частными лицами. Плавучий кран грузоподъемностью сто тонн, пакгаузы и склады общей вместимостью полтора миллиона пудов, рельсы по всему мысу — все это позволяло обслуживать большие обороты. Военные моряки держали тут же три гранитных дока и один плавучий. Сухопутные вояки разместили на мысе всегда набитый больными лазарет. Им же принадлежало кладбище, предназначенное исключительно для погребения нижних чинов гарнизона. Охраняла Эгершельд Владивостокская крепостная жандармская полицейская команда — городскую полицию туда не пускали. Ближе к Морским улицам находилась собственно крепость, нашпигованная орудиями береговой артиллерии, с подземными казематами и складами.
Восточный мыс — Чуркина — тоже заняли артиллеристы. Все пространство перед входом в бухту простреливалось перекрестным огнем.
Неприятной особенностью города оставалась его неухоженность. Только две улицы были избавлены от грязи, и то не целиком. Парадную Светланскую вымостили гранитными кубиками на участке между Корейской и Прудовой, и ими же — съезд к берегу Золотого Рога возле Городского базара. Еще замостили булыжником Алеутскую, от Светланской до Пологой. И все… Прочие улицы, а тем более слободки, регулярно утопали в зловонной жиже. Весной на сопках таял снег, и горожане гуляли по колено в воде. Плавали и все три базара: Семеновский, Городской и Мальцевский. Каждый имел свою специфику. Семеновский был самым разбойным — там открыто продавали краденое. На Городском хозяйничали китайцы, его даже называли Манзовским. Здесь крутилась контрабанда, особенно в толкучих рядах, что ближе к полотну железной дороги. Рядом сбывали туземные специалитеты: панты оленя, медвежью струю, вытяжку женьшеня, ханшин и опиум. Мальцевский, самый отдаленный, славился вещами, заимствованными с военных складов. Там же темные личности задорого предлагали оружие.
