Настрой понятен. Шиндлеры больше не могут укрыться уютным одеялом ассимиляции. Представление о том, что евреи богатеют на несчастьях других, становится все более распространенным.
После бунтов декабря 1919 года Гуго и Эрих зря ждали сочувствия от своих собратьев-евреев. Гуго Орнштейн, сионист из еврейской общины Инсбрука, высказался в газете Jüdische Nachrichten («Еврейские новости») в том смысле, что даже ассимилированным евреям, которых христианское население любит за труды на ниве благотворительности, нельзя надеяться, что их не ограбят. Фамилия Шиндлеров не называлась, однако Орнштейн пишет о налете на фабрику по производству варенья, и все сразу становится понятно.
Его статья, по сути, напрямую обращается к Гуго и Эриху: ассимиляцией и отказом от своей религии ничего не добьешься; они должны встать во главе еврейской общины Инсбрука. Им нечего стесняться своих еврейских корней.
Весьма любопытно открытое противостояние сионизма и ассимиляции в такой крошечной еврейской общине. Гордость ассимиляцией мой отец унаследовал от Гуго. Понятно, что в 1919 году такие взгляды были не по вкусу остальным евреям Инсбрука. Я всегда думала, что наше семейство отмечало, по крайней мере, большие еврейские праздники. Критический настрой Орнштейна заставил меня сомневаться. Я тщательно просмотрела фотографии разных торжеств, проводившихся еврейской общиной, и нашла на них жену Леопольда Дубски, Вильгельмину, но Шиндлеров не увидела нигде.
Похоже, члены моей семьи не были активными членами местной еврейской общины и вообще вряд ли ощущали себя евреями. Но, как предупреждал Орнштейн, разве это было важно для того, какими их видели другие? Орнштейн соглашался, что бунты были не исключительно антисемитскими, так как в тот же день было совершено нападение на иезуитский монастырь. Именно запасы продуктов и напитков у Шиндлеров делали их заманчивой целью. Но ведь было же что-то еще?
Я долго размышляла, как зараза антисемитизма расползлась по Инсбруку, и старалась не перекраивать историю с позиций сегодняшнего дня, когда цепь неких событий подгоняется к известному нам всем заключению. Чем больше я читала, тем больше понимала, что причин было несколько и все они взаимосвязаны. Причем многие ранее предложенные объяснения просто не подходят для Инсбрука.
В одной из статей об «антисемитизме в Европе до начала Холокоста» авторы называют «четыре области (религиозная, расовая, экономическая и политическая), в которых антисемитизм разжигался падением экономического благосостояния, увеличением еврейской иммиграции, ростом симпатий к левым и восприятием евреев как вождей левых политических движений всякого рода»
[29].
Но из четырех важнейших факторов, обусловивших подъем антисемитизма в Европе, только один – бедность – кажется мне существенным для Тироля и инсбрукских голодных бунтов 1919 года; моя семья издавна занималась ввозом, производством и продажей продуктов питания и напитков. Думаю, что для голодных, обездоленных, разъяренных людей именно это, а вовсе не происхождение делало Шиндлеров естественной целью нападения, по крайней мере тогда.
А вот «увеличения еврейской иммиграции» в Инсбруке, можно сказать, не заметили. В отличие от Вены и даже Линца и до и после Первой мировой войны восточноевропейские евреи в Инсбрук почти не приезжали. Не только в Тироле боялись иммиграции, даже если ее и не существовало. Возможно, дело тут в географическом положении. Почти с каждой улицы Инсбрука хорошо просматриваются окружающие его горы. Они образуют величественную, надежную, неприступную преграду между городом и окружающим миром. Живя в таком замкнутом пространстве, ощущаешь страх, как бы этот внешний мир тебя не раздавил.
Прочие два фактора – все возраставшая поддержка левых политических движений и видная роль в них евреев, – приведшие к подъему антисемитизма в Вене, тоже были не столь уж важны в этих местах. В политическом отношении Тироль – консервативный, аграрный, провинциальный, глубоко католический – ощущал себя весьма далеким от радикальной «красной Вены». Тироль всегда гордился своей отдельностью, независимым умонастроением, подчеркнутой непохожестью на Вену.
Но нельзя забывать, что после войны в Европе бушевали политические бури, сталкивались противоположные взгляды на то, как жить дальше старым, распавшимся империям. Возможно, в такой обстановке кое-кто в Тироле и испугался, что евреи окажутся этаким троянским конем левых. А может быть, утрата Южного Тироля настолько угрожала идентичности Северного, что даже самый тихий шепоток о различиях мог пробудить враждебность к евреям.
В этих благодатных условиях в октябре 1919 года была основана Тирольская антисемитская федерация (Tiroler Antisemitenbund). Я ознакомилась с ее программой и обнаружила, что в ней были не только объединены, но и усилены самые разные оттенки антисемитизма, независимо от того, существовали ли для них условия в Тироле.
По ее заявлениям получалось, будто бы евреи несли полную ответственность за поражение в войне и за жалкое экономическое положение Тироля; мало того, «еврейско-большевистский элемент» якобы пробрался во все органы власти и захватил господство в торговле, науке, театрах, искусстве и прессе. Даже немецкий народ уступил евреям свое политическое первенство, а значит, лишился самостоятельности.
Помимо прочего, федерация выдвигала требование «Тироля для тирольцев», а особенно экспроприации земли и домов, проданных евреям с 1914 года, хотя допускала и выплату компенсации. Федерация установила критерии для определения «истинных арийцев» и – даже строже, чем в нюрнбергских законах нацистов, – требовала считать потомками евреев даже тех, у кого к этой национальности относились только бабушка или дедушка (при этом любые реальные религиозные убеждения в расчет не брались)
[30].
Инсбрук, Австрия, 1920 год
Этот провинциальный город – столица урезанного Тироля в урезанной Австрии – становится местом, где возникает первое австрийское отделение новой немецкой политической силы, Национал-социалистической рабочей партии Германии (НСДАП). Эта националистическая, антикапиталистическая, антисемитская партия – одно из многих проявлений нового, крайне правого популизма, играющего на экономической нестабильности и послевоенной озлобленности. Ее сторонники, пока еще очень малочисленные, равно ненавидят и демократические правительства, возникшие в Германии и Австрии, и самые легкие намеки на большевизм.
В том же году Тироль становится первым районом Австрии, где возникает и начинает работать хаймвер (Heimwehr), добровольческая милиция правого толка, созданная по подобию военизированного немецкого фрайкора (Freikorps).
В сентябре 1920 года Адольф Гитлер прибывает в Инсбрук, чтобы выступить там от имени НСДАП. В госпитале, выздоравливая от последствий газовой атаки, он услышал о поражении Германии, эта новость сразила его наповал, и он быстро уверовал, что со страной не случилось бы ничего такого, не распродай ее свои же евреи, большевики и «ноябрьские бандиты» – политики, подписавшие сначала перемирие, а потом и Версальский договор.
