Он еще не руководитель этой малозаметной партии. Это его первое появление на публике в Инсбруке, и слушать его почти никто не приходит. Новое правительство Австрии возглавляют социал-демократы, и 2 октября 1919 года их инсбрукская газета Volkszeitung печатает издевательский репортаж, умудрившись с ошибкой написать его фамилию:
Итак, вчера состоялось поистине массовое собрание. Самый большой зал города был полон… пустых стульев… а первым выступал приехавший из Мюнхена некто Хиттлер [Hittler], который считается у них чем-то вроде вождя. Для национал-социалиста все было типично: пока он говорил сухо, по делу, в зале висело ледяное молчание, прерывавшееся громкими зевками с разных мест, как бы намекавшими «почетному гостю», что пора бы ему уже и закончить свою скучнейшую тираду. Оратор, кажется, не понимал этого, зато каждые две минуты горячо вскрикивал о «грязных евреях»… так что те, кто успел задремать, просыпались с бурными криками «Долой евреев!». Свою речь оратор начал по-деловому, но закончил на удивление бессмысленно. В одном ему можно точно позавидовать: этот добрый человек точно не страдает ни легочной болезнью, ни астмой. Однако исключительная мощь его легких не в состоянии возместить отсутствие силы мысли…
[31]
Замечает ли мой дед, или Эрих, или Дубски это событие в суете будней? Шиндлеры и Дубски – люди деловые. Они сумели пережить бунты прошлого года и, уверена, считали, что эту микроскопическую, раздиравшуюся расколами группировку вполне можно проигнорировать. И они были правы… на тот момент.
Гуго всегда может уйти в свои любимые горы. Альпинизм переживает бум, потому что мужчины, оставшиеся в живых после «войны, которая покончит со всеми войнами», теперь пробуют себя в восхождениях, горных походах, покорении всяческих вершин. Для кого-то это отдых, способ отвлечься от повседневности; кто-то приглушает таким способом вину за то, что остался в живых: ведь друзья лежат на полях сражений. Даже и такие виды отдыха, когда ум, тело и душа очищаются и обретают спокойствие, некоторым становятся уже недоступны.
Почти 8 % инсбрукцев состоят в Альпийском клубе; это один из крупнейших и самых авторитетных его филиалов. 15 марта 1921 года, на общем собрании по случаю 50-летия клуба, голосованием принимаются изменения в правилах членства; Гебхард Бендлер потом писал, что в клуб теперь мог вступить «любой человек хорошего характера, имеющий арийских предков, а также германское или латинское происхождение». А ведь раньше единственным критерием для вступления в клуб было наличие хорошего характера.
В протоколе обсуждения нового положения о членстве записано, что, в отличие от прошлых лет, главный комитет Альпийского клуба в полном составе не против такого вот «арийского пункта». Особо отмечено, что в любом случае инсбрукский филиал за последние годы не принял к себе ни одного еврея. Как указывает Бендлер, точно неизвестно, сколько уже действует это негласное правило.
Пока еще Гуго остается в клубе и ходит по горячо любимым им горам, но на каждой вершине он обнаруживает крест, обозначающий то место, где альпинист-христианин стал ближе к своему Богу. Даже горные пики теперь политизированы. На одной из фотографий, уже вклеенной им в альбом, Гуго закрашивает крест чернилами: на распятии видны глубокие царапины от пера. Возможно, на этой вершине случилась неприятная для него встреча, а может, то была вспышка гнева. Долго ли еще горам оставаться его прибежищем?
Через сто лет обнаруживается достаточно материала, из которого я могу понять, как именно мой дед устоял в послевоенные годы. Полагаю, что на войну на Южном фонте он смотрел как на войну проигранную. Наверное, в декабре 1919 года он сочувствовал участникам голодных бунтов: все вспоминают его добрым и щедрым человеком, не скупившимся на благотворительность. Рост антисемитизма он, по-моему, предпочитал не замечать, ведь антисемитизм, как волна, то поднимался, то опускался, а значит, так будет и дальше.
А главное, Инсбрук был его родным домом. Где бы еще он мог прижиться? Он родился и вырос в Тироле, и не было никакой гарантии, что в другом месте ему будет лучше.
И наконец, Гуго осенила блестящая идея, которая должна была поместить его в самый центр местной жизни. Ему захотелось открыть шикарное новое кафе.
Часть третья
7
Яблочный штрудель
Инсбрук, лето 2018 года
И снова я в городском архиве: разыскиваю изображения одного инсбрукского заведения, которое создали мой родной дед Гуго и двоюродный дед Эрих. В поисковой строке браузера я печатаю: «Кафе “У Шиндлеров”». Сорок ссылок. Я удивляюсь изобилию картинок и следующий час провожу, старательно открывая одну за другой. Кое-какие знакомы мне по отцовским фотоальбомам, но многие я вижу впервые.
Мое внимание привлекает самая старая фотография, чем-то похожая на кадр из кинофильма (см. илл. 9 на вкладке). По середине залитой солнцем улицы, непринужденно разговаривая, с газетами в руках, неторопливо идут люди. Между ними петляет велосипедист: пока еще для этого транспорта не изобрели дорожных знаков. Извозчики со своими экипажами устроились напротив кафе и ждут пассажиров. Единственный автомобиль стоит у соседней с кафе гостиницей «Мария-Терезия»; он явно поджидает богатого гостя, потому что такой транспорт еще очень редок на улицах Инсбрука.
Вверху справа виднеется красивый симметричный конус горы Патшеркофель. На большинстве фотографий, снятых с другого ракурса, надо всем нависает суровая Нордкетте, видная с противоположного конца Мария-Терезиен-штрассе.
Вспоминается, как в детстве мы ели из посуды, сохранившейся после кафе «У Шиндлеров»: то были солидные кремово-белые тарелки, чашки и блюдца, обведенные полосой из красной, желтой и снова красной линий, с остроклювым орлом и большой буквой S посередине. Мы бережно моем и сушим их, потому что известно: они очень дороги моему отцу и много для него значат. Как мы ни стараемся, с годами разбивается то одно, то другое. Иногда это дело моих рук, и каждый раз я чувствую себя виноватой.
Воспоминания, воплощенные в керамике, подталкивают Курта рассказывать нам о кафе. Подробности уже плохо помнятся, но мысль о каком-то потерянном сокровище крепко засела у меня в голове. Я начинаю понимать, что призрак этого места преследует отца, что тарелки и чашки напоминают ему о том, чего у него больше нет, и о том, что он занимал важное положение, которого у него тоже больше нет.
Глядя на эти старые фотографии кафе «У Шиндлеров», я представляю себе, как Эрих и Гуго говорят о кафе со своей матерью. Что она об этом думала? София оставалась партнером в бизнесе С. Шиндлера и сохраняла над ним определенное влияние. Наверное, она осторожничала. Возможно, она сомневалась, мудро ли вступать в соревнование с уже существовавшей тогда оптовой торговлей, потому что тогда получалось бы, что ликеры и шнапс С. Шиндлера продаются прямо в зале. Впрочем, замысел Гуго и Эриха был куда грандиознее.
Они решили открывать не таверну и не кабачок, а кофейню в венском стиле и продавать в ней еще и выпечку. Тогда в Инсбруке было всего одно такое заведение: достопочтенное Café Central, основанное в 1877 году. Гуго с Эрихом хотели чего-то похожего, но более оживленного: с музыкой, танцами, даже биллиардом и картами.
