В феврале 1938 года, за месяц до аншлюса, Гебль лежал в больнице с сильным сотрясением мозга после серьезной автомобильной аварии. Там он по радиотрансляции из Инсбрука услышал зажигательную речь канцлера Шушнига о референдуме. По его словам, ему сразу стало ясно, что настало время «освобождать» Тироль. Не слушая врачей, он выписался из больницы и отправился в Инсбрук, где оказался в апреле, ровно за месяц до того, как в Тироль вошли немцы.
Теперь, в соответствии с указаниями гауляйтера Эдмунда Кристофа, он «днем и ночью» трудился не покладая рук, готовя Инсбрук к переходу под управление нацистов. Оказалось, что он был нужен во многих местах сразу. Сначала его попросили возглавить не только местное управление по делам занятости (Landesarbeitsamt), но и местное отделение по работе со старыми членами партии (alte Kämpfer), и он обеспечил работой почти 3000 человек. И этой цифре я также не поверила. Он явно напридумывал разных ужасов о том, как тяжело было ему и его старым товарищам по партии, когда НСДАП находилась вне закона.
Гебля, похоже, высоко ценили в эшелонах нацистской власти. В SS он стал штурмфюрером (Sturmführer) и получил довольно редкий «Орден крови» (Blutorden), которого было удостоено всего около 6000 членов партии. Он был награжден за то, что во времена Шушнига находился в заключении.
В конце мая 1938 года на Гебля вышел гауляйтер Гофер и попросил его стать во главе кафе «У Шиндлеров»: было известно, что в свое время он работал в этой сфере. Из полицейского отчета, написанного в 1947 году, я узнала, что Гебль считался «особенным фаворитом» Гофера и был отобран, чтобы сделать из кафе некий клуб для высокопоставленных нацистских офицеров. Гебль и Гофер были давно знакомы, и Гебль даже был на вокзале 25 мая 1938 года, приветствуя возвращение друга в Инсбрук, где тот принял должность гауляйтера от Эдмунда Кристофа.
Может, и удивительно, но Гебль вспоминает, что ответил отказом. Однако по позднейшему свидетельству доктора Аманна, возглавлявшего в 1938 году местную Торговую палату, гауляйтер Гофер лично указал эйхмановскому департаменту арианизации в Вене, чтобы кафе ни в коем случае не было продано третьему лицу, а именно это стремились организовать Эрих и Гуго.
Доктор Аманн – в 1947 году, когда давал свои показания, он и сам был заключенным – горько заметил, что всегда внимательно следил, чтобы у приобретателей арийской собственности были деньги на ее покупку и достаточная профессиональная квалификация, чтобы хорошо вести дела; и он всегда спорил с Гофером, который видел в передаче еврейской собственности разновидность персонального политического вознаграждения.
В мае 1938 года объявились и другие претенденты на кафе «У Шиндлеров». Через своего юриста некто Освальд Блюмль предложил 500 000 шиллингов наличными. Юрист заверил соответствующее нацистское учреждение, что Блюмль надежный покупатель, а кроме того, давно уже состоит в партии и после событий июля 1934 года не раз с риском для жизни переправлял нацистов через границу. Другой потенциальный покупатель оценил кафе в 600 000–700 000 шиллингов и был готов выложить 300 000 шиллингов задатка.
Такие предложения совершенно не интересовали Гофера. Он желал поставить Гебля во главе кафе, и точка. Доктор Аманн писал, что был поражен, как стремительно кафе было передано Геблю, у которого, казалось, вовсе не было денег на такую покупку, хотя соответствующий профессиональный опыт имелся. Правда, Гебль упорно сопротивлялся, так что его пришлось просить несколько раз.
Цена была снижена еще на 100 000 марок, буквально ниже нижнего предела, и Гебль заполучил кафе «У Шиндлеров» всего за 400 000, то есть сумму гораздо меньшую, чем были готовы заплатить другие. Гебль утверждал, что расплатился собственными деньгами, деньгами жены, а также взял ссуду в банке Sparkasse.
Совершение сделки осложнялось тем, что Зигфрид Зальцер, муж Марты, шурин Эриха и Гуго, вложил в кафе свои деньги и ему причиталась 31 940 рейхсмарок. Предстояло вернуть эти деньги, а сумму, вырученную от продажи, распределить по нескольким замороженным счетам. Меня удивила педантичность, с которой нацисты проследили за выплатой этой суммы и аккуратностью ведения счетов. В итоге Зигфриду досталась ничтожная сумма.
Франц Гебль оказался в самом центре партийной жизни нацистов Инсбрука и вскоре стал жаловаться на множество обязанностей, которые ему приходилось исполнять, одновременно управляя одним из самых крупных в городе мест их сбора. Он был и помощником Гофера, и городским советником, хотя этот пост скоро оставил, потому что времени на него совершенно не хватало; были у него обязанности и в отделе, отвечавшем за работу кофеен в администрации всего Тироля. Личная жизнь тоже била ключом. В июне 1938 года он женился на Берте Грубер. Как кавалер «Ордена крови», по такому случаю он получил государственную субсидию в размере 2000 рейхсмарок. На них он купил себе дом.
Я долго размышляла над траекторией судьбы Франца Гебля, по крайней мере той, которую он нарисовал в 1942 году. За считаные годы из нелегального агитатора без определенного места жительства он сделался высокопоставленным нацистским чиновником в своем родном городе. Начав со случайных заработков, он стал уважаемым семьянином, арийцем, владевшим кафе «У Шиндлеров» – кафе моего деда.
Кафе Patisserie Hiebl, Инсбрук, 1938 год
В первый же день Франц Гебль, новый собственник бывшего кафе «У Шиндлеров», проводит общее собрание сотрудников. Он объявляет, что теперь всем предстоит поддерживать национал-социализм. При его поощрении сотрудники записываются в Немецкий народный фронт (Deutsche Arbeitsfront): так как независимые профсоюзы в немецком рейхе запрещены, все работающие состоят теперь в этой организации (по существу, еще одном инструменте нацистского контроля).
4 июня 1938 года Гебль помещает большое рекламное объявление в местной газете Innsbrucker Nachrichten:
ОТКРЫТО КАФЕ PATISSERIE HIEBL!
Сообщаю своим посетителям, что заведение Шиндлеров, расположенное по Мария-Терезиен-штрассе и ранее принадлежавшее евреям, перешло в мои руки. Немецкое население опять имеет возможность посещать уютные помещения кафе, расположенного в самом центре.
Гебль также сообщает своим посетителям, что ежедневно с половины пятого до половины седьмого вечера у него будет играть оркестр, а в пять вечера будут подавать чай. Новый владелец, кажется, намерен продолжать традицию кафе как места, где в Инсбруке можно потанцевать, поэтому оповещает весь город, что «танцевальная музыка будет звучать с 20.30 до двух часов ночи» (см. илл. 21 на вкладке).
Кафе быстро становится магнитом для нацистских офицеров, находящихся в отпуске или на излечении. В нем играют только немецкую музыку: вальсы – днем, тирольские застольные и нацистские песни – по вечерам. Американская музыка, а в особенности джаз, решительно вычеркнута; нацистская идеология объявила ее дегенеративным искусством. Впрочем, многое и сохраняется. Штрудель по-прежнему лучший в городе, а главному пекарю Гуго, Йозефу Мосна, в 1937 году ставшему пайщиком заведения, прекрасно работается и с новым боссом.
