Сын Марты и Зигфрида, Эрвин, вместе с дочерью Марианной и новой женой, Иоанной, в 1938 году сумел добраться до Соединенных Штатов. Когда в 2018 году я ездила к Марте в Коннектикут, она рассказывала, что помнит, как в десять лет прощалась с бабушкой и дедушкой на центральном вокзале Вены, а потом одна села в поезд, проехала всю Австрию и добралась до Италии, где ее встретили отец и Иоанна. Она вспоминала, как радовалась этой поездке и совсем не думала об опасностях, грозивших оставшимся в Австрии членам семьи.
Усилия моей бабушки по вызволению семьи не закончились на Курте. Она сумела организовать выезд своей сестре Ирен и ее будущему мужу Акселю. Отец рассказывал, что Ирен приехала по визе домашней прислуги. Если допустить, что это правда, значит, она оказалась одной из 20 000 евреек, покинувших Германию таким способом. Эти визы были не столько гуманитарной акцией британского правительства, сколько попыткой ликвидировать нехватку собственной, британской прислуги. После Первой мировой войны произошел важнейший общественный сдвиг: многие девушки из рабочего класса предпочли пойти на фабрики в конторы, чем оказаться «в служанках», и домохозяйкам из среднего класса стало трудно искать себе «помощниц».
Ирен вряд ли могла отварить хотя бы яйцо, сама всю жизнь жила с прислугой, и я сомневаюсь, что она хоть сколько-нибудь «работала по профессии». Но по крайней мере теперь ей ничто не грозило.
Вот все, что осталось от моего семейства Шиндлер. По судебным бумагам, представленным в Реституционную комиссию после войны, получается, что с июля 1938 года у Гуго была виза в Британию. Конечно, уехать он никак не мог, потому что не только сидел в тюрьме, но и вел переговоры и разбирательства относительно всех незаконченных дел, связанных с компанией и активами Шиндлеров.
В одной книге я обнаружила репродукцию списка еврейских коммерческих активов в Инсбруке, составленного гестапо по состоянию на 8 сентября 1938 года. Название каждого бизнеса написано в левой колонке, его участь – в правой: ликвидация или арианизация. В списке бизнесы Шиндлеров появляются трижды. Указано, что кафе уже перепродано Францу Геблю. О других двух – производстве крепких спиртных напитков и варенья, а также цехах на Кармелитергассе – записано, что их продажа была согласована, но еще не состоялась. Производство шнапса отошло некоему Эрвину Егеру, а цеха на Кармелитергассе – некоему Францу Бруггеру.
Более того, позднее я установила, что именно этот незавершенный бизнес снова рассорил моего деда с режимом и гауляйтером. Гофер спешил выразить свою благодарность фюреру, всячески ускоряя арианизацию еврейского бизнеса, чтобы, если получится, сделать свой район (гау) первым в стране, из которого в эмиграцию выехали все евреи. Нацисты объявили 19 сентября последним сроком подачи заявления о выдаче паспорта.
Гуго не был к этому готов. Виллы и кафе больше не было, но остальная империя Шиндлеров пока еще существовала. Произошедшее описал хорошо известный в Инсбруке бизнесмен по имени Рудольф Брюлль, чья мебельная фабрика тоже фигурирует в этом списке. 21 сентября, через тринадцать дней после его составления, Брюлля вместе с Гуго арестовали в половине седьмого утра в ходе полицейского рейда, запихнули в машины и доставили в штаб-квартиру гестапо.
Там их заставили встать навытяжку, лицом к стене, а гестаповцы ходили вдоль строя, выкрикивая оскорбления и нанося удары, так что один 78-летний человек упал в обморок. Оберштурмфюрер СС Вернер Хиллигес, глава инсбрукского гестапо, сообщил им, что они должны срочно покинуть Инсбрук; более того, он выдвинул ультиматум: весь бизнес, что у них еще остался, они должны продать лицам, чьи фамилии были написаны на листах бумаги, розданных им председателем местной комиссии по арианизации Германом Дукснойером; в противном случае им грозил концентрационный лагерь.
Вот так и получилось, что винокурня Шиндлеров, расположенная по адресу Андреас-Гофер-штрассе, 13, перешла в руки Егера. Гуго, беспокоясь об участи своих сотрудников, вставил в договор пункт, обязавший Егера сохранить рабочие места за теми, кто работал у Шиндлеров; тот согласился, но с оговоркой, что это будут арийцы.
Обнаружив, что у Гуго была не одна, а целых две стычки с гестапо, вплоть до привода в полицейский участок и тюремного заключения, я подумала, что к «хрустальной ночи» его успели, что называется, взять на карандаш. По мнению местных нацистов, ему уже давно пора было сматывать удочки – впрочем, как и всем еще остававшимся в городе евреям. В газете Innsbrucker Nachrichten в репортаже о «хрустальной ночи» писали, что необходимо юридически решить «злободневную проблему этих нежеланных гостей» (das brennende Problem dieser unerwünschten Gäste). Репортер искренне радовался тому, что гау скоро наконец освободится от «еврейского бремени».
Та же газета поместила статью о Гуго и кафе «У Шиндлеров», озаглавленную «Миф о достойном еврее»; в ней говорилось, что евреи, вроде бы цивилизованные и с хорошей репутацией, такие как мой дед, и есть самая главная опасность. За какие-то восемь месяцев Гуго из состоятельного, коренного тирольца, уважаемого бизнесмена местного масштаба сделался парией.
И вот 19 сентября 1938 года появилось официальное распоряжение: в течение четырнадцати дней евреям, еще остававшимся в гау, предписывалось собрать личные вещи и отбыть в Вену. Я обнаружила Гуго первым в коротком списке евреев, еще не подавших заявления на выезд, которые, однако, все равно должны были уехать в Вену, под покровительство тамошней еврейской общины. Туда Гуго отправился только через два месяца.
Инсбрук, 14 ноября 1938 года
Через четверо суток после «хрустальной ночи» Гуго выписывается из санатория, где доктор Биндль вылечил его раны, но вот раскачиваться и долечиваться как следует ему уже некогда. Гауляйтер Гофер делает все, чтобы окончательно очистить Тироль от евреев, и даже София, вполне здраво мыслящая в свой восемьдесят один год, прекрасно понимает, что в Инсбруке сейчас нечего ловить. «Хрустальная ночь» убедила многих австрийских евреев, что оставаться в рейхе им теперь никак нельзя. Не все, правда, располагают средствами, связями и бумагами, необходимыми, чтобы покинуть страну.
Гуго везет свою мать в Вену. На первых порах они проживают в пустой квартире, принадлежащей дочери Марты, Маргарите, успевшей бежать из Вены в Париж, а вскоре переезжают к Марте и Зигфриду, в дом № 22 по Мария-Терезиен-штрассе. Гуго эта знакомая, привычная улица лишний раз напоминает о кафе, которого он лишился. Марта живет в импозантном особняке, в хорошем районе города, совсем рядом с Дунаем; но это не слишком успокаивает Гуго, который в последние суматошные месяцы старается привести свои дела в относительный порядок.
Как следует из судебных документов, сохранившихся в Инсбрукском земельном архиве, в ноябре в Вену прибывает и Эрих – возможно, прямо из своей немецкой клиники. В любом случае уже совсем скоро Грета и Петер встречаются с ним в столице.
Оказавшись в Вене одновременно, Гуго и Эрих старательно приводят в порядок бумаги и выполняют свои последние обязательства. Даже и теперь Гуго хочет хоть чем-то помочь своим бывшим сотрудникам: в одном письме из Вены он просит своего юриста, Штейнбрехера, разобраться, почему двоих из них уволили без выходного пособия. Меня трогает, что человек, который бежит из Тироля, все же старается защитить тех, кто у него работал.
