Я застонала.
– Дай мне осмотреть рану.
Он поднял рубашку, обнажив бронзовый пресс и косые мышцы живота. У него был идеальный пресс из шести кубиков, узкая талия и дорожка темных волос, спускающихся от пупка вниз. Рана прорезала гладкую кожу на его боку, чуть выше косых мышц. Выглядело это ужасно. Как будто кто-то пытался разрезать его пополам.
– Черт возьми, – пробормотала я.
– Правильно, хотя бы для разнообразия. – Он зевнул, стряхивая с колена серый пепел. Он сбросил рубашку, глядя на меня с легким, веселым интересом.
– Ну и что? – Он приподнял бровь. – Эта штука не собирается зашивать себя сама. Возможно, ты захочешь предложить мне немного алкоголя. Не просто очистить рану, а чтобы убедиться, что я не стану дергать на себе волосы, когда ты начнешь зашивать меня.
– Просто чтобы убедиться, что у нас есть понимание – я не буду этого делать из-за работы ассистента, или потому, что я боюсь тебя, как и остальные наши жалкие одноклассники. Я делаю это, потому что искренне верю, что ты достаточно глуп, чтобы не отправиться прямо в отделение неотложной помощи, и я не хочу, чтобы твоя смерть была на моей совести.
С этими словами я приступила к работе. Я спустилась вниз, прихватив бутылку виски – самую дешевую, какую смогла найти, – и свой набор для шитья. Когда я вернулась наверх, Вон снова слушал мой проигрыватель компакт-дисков. Я выдернула его из рук Вона, на этот раз положив на стойку напротив ванны, где он не мог до него дотянуться.
Мои глаза сузились.
– Перестань трогать мои вещи.
– Лучше привыкай к этому, Лен. Я буду много чего у тебя трогать, когда мы будем вместе работать в следующем году.
Я проигнорировала его обращение к Лен, которое я раньше от него не слышала, и попыталась убить бабочек в животе, когда взяла ножницы из швейного набора и опустилась на одно колено, разрезая перед его рубашки вертикально.
– Я еще не приняла твое предложение. – Я не сводила глаз с влажной, окровавленной ткани, которая пропитала мои кончики пальцев.
– Не ставь себя в неловкое положение. Единственная причина, по которой ты не даешь мне умереть в своей ванне, это то, что ты хочешь эту должность.
Я бы хотела, чтобы это было так.
Когда его рубашка превратилась в груду ткани под ним, я сняла свое черное полотенце с вешалки над головой и намочила его в виски, поднося к Вону.
– Ты не собираешься спросить, как это случилось? – Он смотрел на мое лицо, пока я работала, даже не поморщившись, когда я приложила спирт прямо к его открытой ране.
Сегодня он был особенно разговорчив, в хорошем настроении – лучше, чем за последние недели. Я задавалась вопросом, была ли борьба защитным механизмом. Если бы физическая боль избавила его от умственного разложения, которое грызло его каждый час дня.
– Нет, – просто ответила я. Что, если бы он совершил ужасное преступление? Я не хотела быть в этом замешанной.
Его ледяные глаза скользнули по моему лицу.
– Они говорят, что ты ударила Арабеллу на ее вечеринке у бассейна.
– Им нужно хобби или чертово домашнее животное, – сухо сказала я, наполовину радуясь, что слух быстро распространился и вызвал шум, – если это то, о чем они говорят. Я не возражаю против того, чтобы снова дать ей пощечину, если она попытается связаться с моей сестрой, так что ты можешь передать сообщение своей маленькой подружке.
Я ненавидела себя за то, что неосторожно призналась, что знала о его поездке с ней в Индиану. Было ясно, что они не были вместе, но это, по-видимому, не мешало мне хотеть услышать отрицание прямо от него.
– Ты ненавидишь ее, – сказал он вместо этого.
– Спасибо, Капитан Очевидность. Я бы хотела, чтобы твои сверхспособности включали в себя то, чтобы тебя не зарезали и чтобы ты не влезал в мой дом без приглашения. – Я продолжала промывать его рану.
Он медленно провел длинным пальцем по краю ванны между нами.
– Ты знаешь об Индиане.
Я ничего не сказала, но мое сердце подпрыгнуло в груди, когда я бросила черное полотенце на пол.
– Мои родители назвали ее Загадочной Девочкой, потому что стало загадкой, почему я привел ее. – Его глаза впились в мое лицо, оценивая мою реакцию. Он хотел, чтобы я спросил его почему.
Только через мой труп, идиот.
Я прочистила горло.
– Честно говоря, не могу придумать лучшей пары.
Тишина.
– Какая твоя любимая группа? – Он сменил тему. Он снова делал это – вел светскую беседу посреди неловкой, жестокой, безумной ситуации.
Я покачала головой, вытаскивая иголку и нитку. Я выбрала зеленый, потому что хотела, чтобы нитки выделялись. Я хотела, чтобы он смотрел на это и вспоминал обо мне в последующие недели. И я даже не знала почему.
– Это может оставить шрам. – Я посмотрела на него, приподняв бровь.
Он уставился на меня опустошенным взглядом, темным и диким, но в то же время каким-то образом полным боли и стыда. Клянусь, за этими арктическими айсбергами было что-то такое, что умоляло о том, чтобы их оттаяли.
– Хорошо. Возможно, через пару лет я вспомню о твоем ничтожном существовании.
Я запнулась.
– Передай мне свою зажигалку.
Мне нужно было нагреть иглу, чтобы убедиться, что я не собираюсь заразить его бактериальной инфекцией из ада. Не то чтобы он этого не заслуживал.
Он приподнялся и достал свою Zippo, бросив ее мне в руки. Я провела пламенем по игле туда-сюда.
Вон уставился на мое лицо со странной сосредоточенностью, которая заставила меня покраснеть, несмотря на все мои усилия.
– The Smiths, верно? – спросил он.
Боже. Чего он хотел от меня?
Я приставила иглу к его коже, глубоко вздохнув. Несмотря на то что он сильно истекал кровью и, вероятно, нуждался в бутылке воды больше, чем в виски, рана при ближайшем рассмотрении выглядела не слишком глубокой. Он был прав. Я мог бы зашить ее, но я не собиралась делать аккуратную работу. Мои руки были липкими, а пальцы дрожали, но мне нужно было закрыть его рану.
– Большинство твоих дисков группы The Smiths. – Он схватил бутылку виски с края ванны и сделал большой глоток.
Это был первый раз, когда я видела, как Вон пьет – не просто алкоголь, а вообще. Что было странно.
Я не ответила, поднося иглу к основанию его раны. Он зашипел, но уставился прямо на то, что я делала, наши головы соприкоснулись, когда мы сосредоточились на движении моей руки. Когда игла в первый раз пронзила его кожу, выйдя с другой стороны, я с облегчением выдохнула. Несколько секунд я не дышал.
Смертный, в конце концов. Плоть и кровь, неуверенность и секреты.
