Кем бы мы ни были друг другу.
Господи, я была хороша в том, чтобы портить свою личную жизнь. Хотела бы я получать за это деньги.
Каким-то образом я открыла свою дверь. Меня ждала еще одна корзина, полная шоколада, пирожных и двух бутылок холодной воды, а также чашка дымящегося кофе, который выглядел свежим.
Мне удалось улыбнуться, несмотря на головную боль. Поппи.
Затащить корзину внутрь и отрыть бутылку с водой потребовало огромных усилий, но после нескольких глотков и прилива сахара от пирожного я, пошатываясь, поднялась на ноги и поплелась в душ. У папы и преподавателей были шикарные спальни с душевыми и встроенными шкафами, и в такие моменты, как сейчас, я мечтала о папиной личной ванной комнате, но, конечно, не ценой принятия перемирия.
Я не могла смотреть на его лицо, не представляя себе Арабеллу, лежащую под ним, мурлычущую, как кошка, и мне было страшно думать, что наши отношения окончательно испортились. Я все еще не говорила об этом с Поппи, но понимала, что она заслуживает того, чтобы знать, и что она будет так же расстроена, как и я, если не больше.
Выйдя из душа, выпив еще кофе и угостившись еще одним неземным пирожным, я встала перед своей незавершенной работой и уставилась на нее, выдерживая ее мертвый взгляд. Моя работа выглядела знакомо, но я не могла понять, в чем дело. Что-то в хмуром взгляде скульптуры заставило мое сердце сжаться от боли. Я продолжала работать над ней весь день, не делая даже перерыва для ванной, пока кто-то не постучал в мою дверь.
– Кто это? – спросила я. Вероятно, это был Рафферти, который проверял меня. Я повернулась к двери и пошла открывать ее, когда за ней раздался слишком серьезный голос.
– Твой отец.
Я застыла на месте, как статуя, высеченная изо льда. Мне потребовалась секунда, чтобы прийти в себя.
– Я не хочу с тобой разговаривать
– Честно говоря, именно поэтому мы должны поговорить прямо сейчас.
Честно говоря, ты пятидесятидевятилетний извращенец, и у меня твоя ДНК. Я мечтаю избавиться от всего, что меня роднит с тобой.
Я развернулась и направилась обратно к статуе, подбирая иголку и нитки для ткани, которую я пришила к плечам статуи.
Но я не ожидала, что он ворвется в мою комнату.
Не ожидала, что он так сильно распахнет дверь, что в стене останется вмятина.
Эдгар потрясенно втянул воздух позади меня.
– Ого.
Сначала я подумала, что он произнес это, потому что я выглядела, как нечто, выползшее из канализации. Но я обернулась и заметила, что папа смотрит не на меня.
Его взгляд привлекла моя скульптура-ассамбляж.
– Ты сделала это? – выдохнул он, его глаза были широко раскрыты и изучали мою работу.
Я фыркнула от смеха. Теперь он был впечатлен моей работой? Как чертовски удобно. И маловероятно.
Я вернулась к шитью, игнорируя его слова.
– Ленни, это…
– Блестяще? Это довольно странное совпадение, учитывая, что ты не дал мне стажировку, о которой я мечтала с пяти лет, и эти слова ты говоришь менее чем через день после того, как я публично назвала тебя свиньей. Ты пытаешься загладить свою вину или пытаешься прикрыть свою задницу, чтобы я не ходила и не рассказывала людям, что ты за человек? Потому что, будь уверен, папа… – я выплюнула это слово. – Я не хочу, чтобы люди узнали, насколько ты испорчен.
Прозвучали грубые слова, но время, как я обнаружила, имело два противоположных эффекта. Либо оно притупляло боль и испаряло гнев, либо позволяло тебе кипеть в ярости, умножая ее. Чем больше я думала о своей встрече с Арабеллой вчера утром и вспоминала, как она выскользнула из комнаты моего отца, тем больше я злилась на него. Она призналась мне в их романе, и Вон подтвердил это. На самом деле, по словам Арабеллы, Вон поймал их с поличным. Это были неопровержимые доказательства.
Папа положил руку мне на плечо, разворачивая меня лицом к себе. Я отмахнулась от его руки.
– Прикоснись ко мне еще раз, и я вызову полицию.
Он уставился на меня, смущенный и обиженный, морщины вокруг его глаз стали глубже, чем я помнила. У него были темные круги под глазами. Он выглядел уставшим и невыспавшимся. Бледный, как призраки его замка. Держу пари, что это Арабелла не давала ему спать по ночам, а не ссоры со мной.
– Дорогая, в чем дело? Ты меня до смерти пугаешь. Это не похоже на тебя – расстраиваться без причины. И определенно не похоже – напиваться. Что случилось вчера? – Его слабый голос задрожал, как кружащий на ветру осенний лист. Мой отец не был жестоким человеком, но он был занятым, нетерпеливым – этакий кроткий великан.
Я могла сказать, что он был искренен, но то, что он сожалел о том, что причинил мне боль, не давало ему оправдания.
– Может быть, мне наскучило быть хорошей. – Я приподняла одно плечо, думая о ласкательном имени Вона для меня. – Может быть, мое решение на восемнадцатый день рождения состояло в том, чтобы быть самой собой. И ты мне сейчас неприятен. Ты опозорил маму, меня и Поппи. Я знаю, тебе было очень удобно, когда я ходила в черной одежде и с пирсингом. Я получала хорошие оценки, выполняла свою волонтерскую работу, держалась подальше от неприятностей. Но знаешь что, папа? Все это не сработало. Тебе было плевать на меня.
Он уставился на меня в шоке.
– О чем, черт возьми, ты говоришь?
Его вопрос только еще больше разозлил меня. Я ничего не могла с собой поделать. Я слегка подтолкнула его к двери. Отец был крупного телосложения, да, но он понял мой непрозрачный намек и сделал шаг назад.
– Я говорю о том, что ты никогда не спрашивал меня о моем искусстве. О моей жизни. Мама умерла, а ты ничего не сделал для того, чтобы мы не чувствовали себя одинокими и знали, что нам есть с кем поговорить. Мне повезло, что Поппи взяла на себя роль матери. Но что, если бы она этого не сделала? Ты всегда был чертовски занят для меня. До сих пор. – Я покачала головой, взяла первое, что попалось мне на глаза – подарок Поппи, все еще завернутый, – и метнула его, как стрелу. Отец увернулся, сделав еще один шаг назад.
– Ты не понимаешь…
– О, я все понимаю. – Я улыбнулась, чувствуя себя как-то легче, теперь, когда все было сказано.
Конечно, я всегда стеснялась и чувствовала себя неловко, отнимая у отца время. Я не хотела его беспокоить. Но я до сих пор до конца не осознавала, насколько сильно злюсь на него.
Я взяла еще один завернутый подарок и направила его в сторону отца.
– Мне все совершенно ясно. Вон важнее меня. Арабелла важнее меня…
– Они не важнее тебя, – в отчаянии воскликнул отец, всплеснув руками в воздухе. – Вон прошел стажировку, потому что он это заслужил.
– А Арабелла? – Я приподняла бровь, склонив голову набок и ожидая его объяснений. – Роман, – многозначительно произнесла я.
