– Именно это происходит сейчас?
– Да. Она врывается в мой кабинет и комнату без предупреждения, бросает мне в лицо обвинения. Заявилась на два свидания, которые у меня были с тех пор, как я приехал сюда. Разбила две мои скульптуры. И то, что она сделала с Ленни и Поппи, конечно, ужасно. Я знал это. Обо всем знал. Вот почему я держался от них на расстоянии. Я говорил себе, что все закончится через несколько месяцев и все вернется на круги своя.
– Чушь собачья. Мы с Ленни слышали вас у тебя в комнате, – возразил я. – Ты сказал ей слезть с тебя. Вы занимались сексом.
– Она пыталась соблазнить меня! – закричал Эдгар. – У нее случаются приступы сумасшествия, когда она пытается заняться со мной сексом, но я всегда отталкиваю ее. Я несколько раз звонил ее отцу. И ее сестре тоже. Они сказали, что я заслужил это за то, что сделал с их семьей. Она мученица, которая протаскивает меня через каждый грех, который я совершил.
– Тогда почему ты позволяешь ей проводить с тобой так много времени? – Он не казался человеком, способным переспать с подростком, но я все еще сомневался в его словах.
Он с трудом сглотнул.
– Проводя с ней больше времени, я отвлекаю ее от Ленни. Дети не должны страдать за проступки своих родителей. Я потакаю разрушительной стороне Арабеллы, пока ее время здесь не истечет. Но я не прикасаюсь к ней, и я в ужасе от того, что моя дочь может так думать. Неужели она совсем меня не знает?
– Ты находил время, чтобы узнать ее ближе в последние годы? – спросил я.
Его голова бессильно повисла, как приспущенный флаг.
– Она поделилась этим с Поппи? – вздохнул он.
Я покачал головой. У Лен не хватило сил расстроить старшую сестру. Когда ты заботишься о ком-то – а в этот момент не было смысла отрицать, что я заботился о Леноре, – ты действительно не хочешь сообщать этому человеку плохие новости.
– Слава богу.
– Не благодари Бога, благодари свою дочь. Ты должен загладить свою вину перед ней. – Я предостерегающе ткнул в него пальцем с другого конца комнаты.
– Я не знаю, Вон. Воспитание детей – это чертовски тяжело, понимаешь?
Эдгар вытер пот со лба, прижимаясь своей широкой спиной к стене, и присел на корточки. Я сделал то же самое, присев напротив него, с другой стороны комнаты.
– Правда в том, что дети не приходят с инструкцией. Я не всегда понимаю, когда она капризничает, потому что ей нужно выплеснуть эмоции, а когда ведет себя серьезно. Ленора всегда была хорошим ребенком. Обе мои дочери действительно такие. Но у Ленни масса здравого смысла и огромная выдержка. Поэтому я никогда не беспокоился за нее. Я думал, что причина ее бунта заключается в стажировке.
Стажировка. Я едва не поморщился. Это было на моей совести.
– Тебе нужно поговорить с ней сегодня начистоту. Расставить все по своим местам. Расскажи ей, в чем дело.
Он кивнул.
– Что касается стажировки… – продолжил я, слова сами собой слетали с языка. – План изменился. Мне нужна твоя помощь кое в чем.
Эдгар нахмурился.
– Ты все еще собираешься показать скульптуру, верно?
Конечно. Эдгар так сильно любил Лен. Вот чего она не знала. Она думала, что то, что он дал мне стажировку, говорило о его пренебрежительном отношении к ней. Она не знала, что он принес ради нее величайшую жертву. Это я обманул их. По крайней мере, сначала.
Я сказал Эдгару, что заставлю его дочь влюбиться в меня и избавлю ее от эмоциональной травмы. Что я буду ухаживать за ней, любить ее, заботиться о ней и стану ей настоящим другом. Он, в свою очередь, продал ее мечты о стажировке, чтобы купить ее счастье. Со мной.
Мы оба солгали, чтобы получить то, что хотели, и это взорвалось у нас перед носом, как бомба замедленного действия.
– Я не буду показывать свою статую. – Я щелкнул своей «Зиппо», позволяя пламени скользнуть вверх, а затем затушил его кончиком языка. Секрет тушения огня языком – это много слюны. И очень мало долбаного здравого смысла. – Но мы обязательно покажем им кое-что интересное.
* * *
Моя встреча с Эдгаром каким-то образом затянулась до позднего вечера. Я дал ему подробные инструкции о том, как вести себя с Лен. Это походило на то, как если бы вы отдали своего малыша в безответственные руки необученной обезьяны. Но я понимал, что мне нужно убираться из Карлайла к чертовой матери и быстро, после того, как я выполню свой план.
Когда я в конце концов вернулся в свою комнату, все, чего мне хотелось, это скинуть ботинки, закрыть глаза и притвориться, что сегодня будет просто еще одна ночь, когда я проберусь в комнату Хорошей Девочки.
Но, конечно, это было не так.
В моей спальне меня ждал сюрприз, который не имел никакого отношения к двум моим друзьям-придуркам.
– Добрый вечер, сынок. – Мой отец повернулся в кресле у окна в своей плавной и непринужденной манере. В зубах у него была незажженная сигара, а в руке – стакан с чем-то крепким.
– Что ты здесь делаешь? – Я почувствовал, как моя челюсть дергается от раздражения.
Поговорим о неудобном времени. Последнее, в чем я сейчас нуждался, – это еще одно отвлечение моего внимания. С моей удачей, моя мать, наверное, тоже была здесь, вместе со всей своей чертовой семьей.
– Сядь вон туда. – Он дернул подбородком в сторону моей незаправленной кровати.
– Или? – Я оперся рукой о стену, бросая вызов.
– Это легко, – усмехнулся он. – Или я встану и заставлю тебя чувствовать себя чертовски неловко, если обниму тебя. Потому что это то, что тебе сейчас нужно, не так ли, Вон? – Он склонил голову набок. – Итак, обнять?
Я сел, положив один ботинок на подлокотник его кресла, стоявшего в этой небольшой комнате. Я обнимал своего отца чаще, чем гребаное дерево в Вудстоке
[60], но было что-то такое в выражении его лица, что сбило меня с толку. Он что-то знал.
– Вот. Сажусь. Спрошу еще раз – что ты здесь делаешь?
– Ты игнорировал мои звонки.
– Я разговаривал с мамой каждый день. Ты никогда не брал трубку. Должен отдать тебе должное. Ты умеешь вести себя так, что тебя трудно достать.
Это было самое странное во всем взаимодействии с отцом, но также и то, что заставляло меня не отвечать на его звонки. Он что-то замышлял, и что бы это ни было, он не хотел, чтобы мама это услышала.
Папа откинулся на спинку стула, но при этом он не выглядел самодовольным. Беспокойство сжало мою грудь. У него всегда был вид человека, который только что отымел твою жену, опустошил твой сейф и нагадил тебе в постель. Но теперь он выглядел на удивление мрачным. Мрачность означала неприятности.
