– Нам нужно было поговорить наедине, – сказал он.
– Это очевидно. – Я вгляделся ему в лицо в поисках хоть какой-то подсказки.
– Я все понял, сынок. Мне жаль. Мне. Так. Чертовски. Жаль. – Его голос прервался на полуслове, и он отвернулся, стиснув челюсти, как и я. У него перехватило дыхание.
Нет.
Нет.
Я уронил голову на руки, уперев локти в колени, и покачал ею.
– Трой Бреннан? – спросил я. Должно быть, это был тот посредник, с которым он меня свел. Как, черт возьми, еще отец мог обо всем догадаться?
– Нет. Я дал обещание и сдержал его.
– Значит, Джейми? – Я фыркнул в притворном веселье. Наверное, он сказал папе, что у меня какие-то неприятности. У меня даже не осталось сил злиться на него. Это был логичный поступок. Все равно чертовски неприятно. Он подписал контракт.
– Нет, – сказал папа, вставая и приближаясь на полшага ко мне.
Я не хотел ничего из того, что он собирался предложить: ни жалости, ни боли, ни стыда, ни чувств, которые сопровождали все это. Тем не менее он сел рядом со мной на кровать.
– Наверное, Джейми планировал рассказать мне об этом постфактум. Но однажды ночью я вошел в свою спальню, а твоя мама заснула с включенным светом, и под мышкой у нее был полуоткрытый художественный журнал. Я подоткнул ей одеяло и уже собирался выключить свет, когда взял журнал и увидел заметку о том, как все картины Гарри Фэрхерста купил какой-то тайный коллекционер. Я удивился, почему к нам не обратились по поводу картин в нашем доме – в конце концов, ко всем остальным обратились, – но ответ был прост. У тебя имелся доступ в наш дом и ко всем картинам. Я выбросил журнал, чтобы она не узнала, не стала бы сама подсчитывать. Я ломал голову, пытаясь понять, зачем тебе понадобились все картины этого ублюдка. А еще сильнее меня интересовало, как ты смог себе это позволить. Поэтому я проверил твой трастовый фонд, и, конечно же, он был пуст.
Я молча сглотнул. Это дело было шито белыми нитками. Все, о чем я думал в тот момент, – это конечная цель, и это снесло мне голову.
Папа положил руку мне на спину, мы оба сгорбились, сидя на кровати. Мое лицо все еще было закрыто руками. Я чувствовал себя глупым ребенком и ненавидел каждую минуту этого момента.
– Что может заставить человека купить целую коллекцию картин со стоимостью из восьми цифр, которые ему даже не нравятся? – Голос моего отца плыл в воздухе, как дым, смертоносный и удушающий. – На ум приходил только один ответ – месть.
Я встал и подошел к окну, отказываясь смотреть ему в лицо.
Он знал.
Ленора знала.
Мой секрет больше не был только моим. Все вырвалось на свободу. Правду мог узнать каждый. Я уже ничего не контролировал. Вероятно, все из моего ближайшего окружения были в курсе.
– Ты хочешь, чтобы о нем забыли, – мягко сказал папа позади меня.
Я был благодарен ему за то, что он не произнес вслух то, что Гарри сделал со мной. Это каким-то образом делало ситуацию не такой невыносимой. Я фыркнул, игнорируя это заявление.
Хотелось забыть, что Гарри Фэрхерст когда-либо существовал, но я знал, что это невозможно. Поэтому я решил стереть его из памяти остального мира.
Ars Longa, Vita brevis.
Но не в том случае, если все твои картины порваны, сожжены и плавают в Атлантическом океане. Тогда ты просто еще один смертный.
Папа встал и подошел ко мне сзади. Он положил руки мне на плечи. Я уронил голову на грудь. Он не пилил меня за то, что я преследовал Гарри целую вечность.
…или потратил отвратительную сумму на произведения искусства, которые потом сжег.
– Позволь мне сделать это, – прошептал он.
– Хм? – Я развернулся, мои брови поползли вниз.
– Я знаю, что ты задумал, и прошу тебя позволить мне это сделать. Не для тебя, для меня. Когда мы говорили о твоей проблеме раньше, я сказал тебе, что не стану совать нос в чужие дела, но если бы я узнал, кто в этом замешан, я бы сам с ним разобрался. И ты согласился. Мы пожали друг другу руки. Для тебя многое поставлено на карту, сынок. Позволь мне взять на себя твою ношу. Пусть это будет на моей совести, а не на твоей. В конце концов, это я облажался. Я позволил этому случиться. Я был тем, кто не понял этого в той проклятой парижской галерее, идиотом, который отправил тебя в Подготовительную школу Карлайл, когда ты был всего лишь маленьким мальчиком. Мой провал. Моя ошибка. Моя расплата.
Я оценил, как даже сейчас он не втянул маму в эту мерзкую катастрофу вселенского масштаба, связанную с Гарри Фэрхерстом. Папа взял на себя всю ответственность как глава семьи. Некоторые люди думали, что цветы и сердце – это романтично. По мне, быть крутым парнем, который взял на себя вину за всю свою семью и взвалил себе на плечи все их грехи, было намного лучше. Не то чтобы действительно вина за это лежала на моих родителях. Они подталкивали меня к разговору, просили, умоляли и задавали вопросы. Они обеспечили мне великолепное детство, и я сейчас совсем не о материальной стороне.
– Спасибо, – коротко сказал я. – Но нет.
– Ты не знаешь, что убийство человека делает с душой.
– А ты знаешь?
Он снова сжал мое плечо, воздерживаясь от ответа. Интересно.
– У тебя есть девушка. – Папа сменил тему. – Разве она не его племянница? Это все усложнит.
– Мы не останемся вместе. – Я проглотил ком в горле. Это было бы ужасно неловко теперь, когда она знала о моих планах в отношении ее дяди.
Я выдал ей все свои секреты.
Я доверял ей тогда и доверяю ей сейчас.
Она никогда и никому не рассказывала о моем секрете. И, как оказалось, даже не знала, что видела тогда. Когда я рассказал ей о жестоком обращении Гарри со мной, она призналась, что увиденное ею было совершенно другим.
«Я не видела голову Гарри под тобой. Я просто подумала, что это была девушка. Я ничего не знала об оральном сексе. Думала, ты просто молод, зол и делаешь то, чего не должен делать. Мне было жаль тебя. В тринадцать лет тебе не нужны секс, выпивка и минет, чтобы чувствовать. В тринадцать ты только учишься чувствовать. Это как учебная езда, понимаешь?»
Я ничего не знал. Гарри не дал мне шанса узнать, каково это – чувствовать.
– Кроме того… – я обошел папу, меняя тему разговора. – …откуда ты знаешь о ней?
– Найт отправил семейный бюллетень
[61], – как ни в чем не бывало ответил он.
– Ублюдок, – одними губами произнес я.
