Ехали долго. Небо успело окончательно погаснуть.
«Пригород, – понял Васильков по кромешной темноте, обступившей дорогу. – В Москве таких сумрачных улиц не осталось. Там повсюду фонари и светящиеся окна жилых домов».
Вскоре дорога стала совершенно невыносимой. «Полуторка» заметно сбавила скорость, но и это не спасало – кузов лихо отплясывал на кочках, а скрип стальных рессор прорывался даже сквозь искалеченный слух Александра. Зато воздух стал свежее и наполнился запахами леса.
«Далековато отъехали, – прикинул майор. – Определенно за Московскую кольцевую железную дорогу».
Наконец грузовик резко повернул вправо и замер. Пучки желтого света автомобильных фар уперлись в высокие деревянные ворота под двускатным навесом. Народ в кузове зашевелился.
Водитель-неумеха резко дернул машину, заставив ее проехать через распахнутые створки ворот. Остановились во дворе, слабо освещенном единственной лампочкой над крыльцом.
Бухнул задний борт кузова, кто-то матерно выругался. Бандиты начали освобождать кузов от стопок «личных дел», патронных коробок и трупов. Василькова оставили напоследок.
Но вот очередь дошла и до него. Чья-то сильная рука схватила майора за правую ногу, потащила по шершавым доскам.
– Перехватывай за руки! – послышался хриплый бас.
Сашку стащили с кузова и понесли.
«В дом или в сарай?.. – гадал он, не открывая глаз. – Или добьют под забором?..»
Освещенное крыльцо осталось позади. Скрипнула дверь, и все вокруг погрузилось в непроглядную темень.
«Нет, хлопнуть не должны – для чего-то я им нужен. Хотели бы хлопнуть, не везли бы через весь город», – успокаивал сам себя Васильков.
– Фартовый черт – ни одной маслины
[36] не заполучил! – проворчал голос помоложе.
– Зато сам нараздавал, сучара, – отвечал все тот же бас. – Двоих завалил, четверым шкуры попортил.
– Тогда на кой хрен мы его сюда притащили?
– Наше дело маленькое: приказали – выполняем. А так… моя б воля – я бы эту паскуду еще там заземлил
[37]…
Оба Сашкины предположения оказались верными. Во-первых, он был нужен им живым. Во-вторых, его тащили в сарай. Добротный, недавно построенный из сосновой доски. Почему из сосновой? Потому что внутри густо пахло опилками и стружкой хвойной древесины.
Бросив контуженого пленного на пол, один из бандитов пнул его сапогом и проворчал:
– У, с-сука! Еще и за Авдеем для него послали.
– Не только для него. Корешей тоже будет врачевать. Руки-то ему развязывать али как?
– Пущай так поваляется. Лаврушка потом распорядится. Айда в дом вечерять
[38]…
* * *
Дверь сарая захлопнулась. Снаружи звонко лязгнула щеколда.
Васильков открыл глаза, огляделся. И от неожиданности даже тряхнул головой: вокруг была такая темнота, что становилось не по себе. Ни одного светлого пятнышка, ни одной светящейся точки.
Пока не появился какой-то Авдей, он перевернулся и кое-как сел.
Руки оставались связанными. Движениями плеч Сашка поправил съехавшие набок пиджак и рубашку. Лицо и тело кое-где саднило, стало быть, имелись ссадины и ушибы. Более серьезных повреждений он не ощущал. Это было огромной удачей, ведь граната рванула всего в метре от него.
Да, такое иногда случалось. Уберечься было невозможно от рвавшихся поблизости снарядов, мин и авиабомб. Из-за большого веса стальной оболочки все эти адские штуковины имели приличный радиус сплошного разлета осколков. Если угораздило попасть в этот радиус, пиши пропало – нашпигует так, что сразу «поправишься» граммов на двести. А ручные гранаты иной раз «прощали», отправляя свои осколки единым пучком куда-то в сторону.
Поднявшись на ноги, Васильков качнулся, но устоял. Пошарив в темноте ногой, он обнаружил только пустоту и старую солому. Неожиданно взгляд наткнулся на щель в стене, сквозь которую пробивался слабый свет все той же далекой электрической лампочки над крыльцом. Прощупывая ногой почву, он сделал один шаг, другой, третий…
«Повезло, – думал майор, приближаясь к стене. – Осколками не накрыло, контузия вышла легкой. А долбанула бы граната на полметра ближе, и все – либо кранты, либо улыбался бы до конца жизни…» Впрочем, о будущем и о том, сколько оставалось до того самого конца, лучше не думать. По воле бандитов жизнь могла оборваться в любую секунду.
Наткнувшись на стену, Сашка прислонился к ней лбом. Доска. Грубая, толстая и толком не просохшая, сырая.
Он отыскал между досок заветную щелку и принялся наблюдать за происходящим во дворе…
* * *
– Эй! Открой глаза. Слышишь меня? Открой глаза, говорю! – терпеливо настаивал тот, которого бандиты уважительно назвали «доктор Авдей».
Когда он вошел в сарай в сопровождении двух вооруженных мужиков, Васильков лежал примерно на том же месте, куда его бросили полчаса назад. Бандиты принесли с собой керосиновую лампу, поставили ее рядом с контуженым пленником, развязали ему руки. Доктор приступил к осмотру.
Потрогал лоб, посчитал пульс, ощупал шею, грудь, живот, спину – видать, на предмет осколочных или пулевых ранений. Не найдя таковых, захотел глянуть на зрачки, а заодно проверить слух…
– Долго будешь притворяться? – спросил он строгим голосом.
Васильков не реагировал. Слегка шевелил губами, словно шепча что-то в забытьи, мычал и бессильно ронял голову на опилки, когда доктор пытался ее приподнять.
– Да он закосил, сучара! Авдей, дай я ему заделаю по вывеске!
– Голову не трогать ни в коем разе, если хотите, чтобы он очухался и начал соображать! – строго произнес лекарь. И, вытирая тряпицей запекшуюся на ушах раненого кровь, недовольно проворчал: – Видать, хорошо его приложило. Контузило, говорите?
– Оглушило. Граната рядом бабахнула, – пояснил один из бандитов.
Назойливые пальцы Авдея добрались до век, насильно раскрыли глаза – в сознании майора блеснул желтый огонек керосиновой лампы…
– Так что с ним делать? – снова спросил бандит. – Отлежится или назавтра в расход?
– Оклемается. Глуховат малость будет первое время, может, еще заикаться начнет. Денек покормите жиденьким, не беспокойте, и оклемается.
Щелкнули замки саквояжа. Доктор закончил осмотр и засобирался покидать сарай.
– Жиденьким… У нас из жиденького только вода с колодца, чай да самогон, – провожая его, приговаривал бандит. – Деда Митрича разве что упросить…
