Квинт Племиний сколотил отряд человек в двадцать, они шли от дома к дому и вырезали всех поголовно, мужчин, женщин, детей. Девушек насиловали, а потом убивали. Потом просто убивали, насытив похоть, но не жажду крови. Это был страшный день. Я помню легионеров Племиния, забрызганных кровью с головы до ног, будто они стояли под кровавым водопадом. На багровых лицах сумасшедше сверкали белки и хищно оскаленные белые зубы. И губы в крови, как будто они эту кровь пили. Эти люди смеялись, сжимая окровавленными пальцами добытые кубки. Я бы не удивился, если бы в этих кубках дымилась теплая кровь. Квинт наполнил серебряный кубок неразбавленным вином из кожаного бурдюка и передал мне. Вино было сладким и крепким, я осушил чашу до дна и вернул. Пальцы сделались липкими от крови убитых.
— За измену — смерть! — крикнул я.
— За измену — смерть! — подхватили остальные.
Многие стали притопывать, это напоминало варварскую пляску.
— За измену — смерть! — неслось со всех сторон.
Из жителей спаслось всего несколько человек — Гай Лелий позволил им сбежать, и я не спрашивал, было ли это актом милосердия с его стороны или ловким расчетом.
Вечером в палатке Диодокл внезапно спросил меня:
— Ты не думаешь, доминус, что по ту сторону Стикса люди, убитые сегодня, встретят тебя?
— Они предатели и заслужили кару.
— Даже дети? Даже юные девушки, которых никто не спрашивал, держать ли городу союз с Римом или отпасть?
Я ударил его. Кажется в первый раз за все годы. Ударил сильно, он упал.
Сидел, скорчившись, у стены палатки, утирал кровь, бегущую из носа. И вдруг захихикал.
— Если б ты велел найти мне девушку для тебя… если б… я бы не смог. Не то что нетронутую, а просто живую. Может, отыскать для тебя красивое мертвое тело? Твои солдаты нашли парочку еще теплых и развлекаются после резни.
Я ударил его снова — в этот раз ногой. Не изо всей силы, нет, но ударил. Он охнул, а потом опять рассмеялся.
Я налил себе полный кубок неразбавленного вина и стал пить.
— Пусть встречают на той стороне — я не боюсь. Тысячи павших под Каннами составят мне войско за Ахероном.
— Думаю, в той битве на полях за Стиксом убитый твоим военным трибуном младенец окажется сильнее военного трибуна, — отозвался Диодокл и невольно сжался, ожидая нового удара.
Но я не стал его бить, а сделал еще несколько глотков. Кто знает, быть может, наступит время, когда мастерство в грабеже покоренного города не будет вызывать восхищения. Еще пара глотков, кубок опустел, я вновь его наполнил. Быть может, даже сам штурм городов и покорение народов не будут приводить никого в восторг. Эти времена далеко-далеко, если они конечно же когда-нибудь наступят.
— Не пей, Сципион, — сказал Диодокл, поднимаясь. — На той стороне никто тебя не встретит.
* * *
Беглецы из Илитургиса, пропущенные Гаем Лелием, вскоре добрались до Кастулона. Ошеломленный известием об участи бунтовщиков, Кастулон выдал засевший у них гарнизон пунийцев и безропотно сдался, тем самым сохранив жизни своим обитателям. А я вернулся в Новый Карфаген, чтобы провести игры в память отца и дяди. Этот этрусский обычай неукоснительно соблюдался в нашем роду.
Однако я не стал покупать для моих игр ни гладиаторов, ни подходящих рабов, не искал свободных, готовых сражаться за деньги, а предложил варварам биться насмерть, кто пожелает. Среди них подобные схватки весьма распространены. Помнится, двое из знатных родичей соперничали за то, кому быть главою племени. Один — умудренный в битвах воин, второй — дерзкий мальчишка, уверенный, что ему хватит сил одолеть противника и решить дело в свою пользу. Я не сомневался, что мальчишка в схватке обречен подземным богам. Многие пытались отговорить юного забияку от безумной затеи, но тот стоял на своем. Трудно было ошибиться с таким расчетом: дерзкий юнец пал. Из моих легионеров вызвалось несколько человек биться насмерть и тем самым разрешить старую вражду. Таких набралось шесть пар. И здесь отговорить никого не смогли: как ни пытался разрешить я их споры, они требовали крови.
Дерзкий Племиний вызвался драться с одним из центурионов — они повздорили из-за какой-то девчонки, а поскольку Племиний был охоч до женщин, то спор дошел до драки. Племинию, несмотря на его могучее сложение, сломали нос, и теперь он выглядел как некий монстр из Тартара — с глазами, обведенными черными кругами. Однако сломанный нос не помешал ему выйти с мечом против обидчика. Поединок доставил зрителям не меньше удовольствия, чем схватка обученных гладиаторов. Оба ступили в круг на манер смертных бойцов без доспехов — только набедренные повязки и широкие кожаные пояса с бронзовыми бляхами, чтобы защитить животы — ибо даже легкая рана в живот может оказаться для человека смертельной. Из оружия каждый надел шлем, взял меч и щит. На арену они вышли босиком — ведь куца удобнее сражаться на песке без обуви. Племиний был силен, но не слишком быстр. А его противник поразительно ловок — он нападал и отскакивал, и не всякий раз военный трибун успевал подставить под удар центуриона свой щит. Вскоре Племи-ний получил три раны, но ни одна не оказалась смертельной, поскольку он был не только могучего сложения, весь покрыт толстым слоем мяса, но и обладал изрядным запасом жира — так что раны его оказались щедры на кровь, но не причинили гиганту особого вреда. Племиний просто дожидался, пока его быстрый противник устанет и начнет запаздывать, и, выждав удобный момент, пронзил того одним страшным ударом.
Я радовался его победе, хотя Гай считал, что павший на арене был человеком куда более достойным, нежели звероподобный Племиний. Я отвечал, что смелость трибуна искупает его жестокость. Я еще не ведал, что этот человек принесет мне беду и поставит под удар всю африканскую экспедицию против Ганнибала.
* * *
А потом я заболел.
Чистая вода в походе — одна из главнейших забот префекта лагеря — найти подходящий источник, не позволить его загрязнить, отрядить водоносов, сделать запасы в бочках — не только для питья, но и на случай пожара, — непростая задача. А еще надобно топливо, чтобы развести огонь, чтобы в вино добавляли лишь горячую воду, смотреть за тем, чтобы в поску солдатам шли отменный уксус и свежие яйца и чтобы фуражиры привозили отличное продовольствие, а ликсы
[76] не сбывали квестору вонючую гниль. От этих забот у префекта голова идет кругом, и многие полководцы легкомысленно отмахиваются от сложностей быта, уверенные, что победа добывается мечом. Но бывает, что армии погибают от гнилой воды или ядовитого, полного болезней воздуха в лагере, разбитом на неудачном месте.
Случилось так, что колодец оказался грязным и несколько солдат заболели. И я вместе с ними. Утром меня тряс озноб, тело сводили судороги, потом началась безудержная рвота, а следом понос. Никогда не думал, что из человеческого тела может вытечь столько мерзкой жидкости. Я только-только выступил в поход на Кадис, но из-за моей болезни нам спешно пришлось вернуться в Новый Карфаген. Вся комната, где я разместился, через несколько часов провоняла, и хотя Диодокл раз за разом обтирал мое тело водой с уксусом, вонь от этого не становилась меньше, а, казалось, только росла. Я старался пить как можно больше воды, но она тут же выливалась назад вместе с рвотою. О чем я думал тогда? Знал ли, что могу умереть, то есть что наверняка умирал и умирал так страшно и так унизительно?
